 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
установка, богоподобие которой ориентировано, однако, вниз, по направлению к архаическому
божеству, по природе своей сенсуальному и деспотическому. Гераклитова энантиодромия уже заботится
о том, чтобы и этот deus absconditus временами всплывал на поверхность и припирал к стене бога наших
идеалов. Можно подумать, что люди конца XVIII века не всмотрелись в то, что в их эпоху творилось в
Париже, а пребывали в какой-то прекраснодушной, мечтательной или игривой установке, стараясь,
вероятно, путем самообмана спастись от усмотрения мрачных бездн человеческого существа. «А там, в
бездне, царит ужас. Да не испытывает человек богов и да не стремится он увидать то, что они
милостиво скрыли в ночи под покровом страха». [Da unten aber ist's furchterlich / Und der Mensch versuche die
Gotter nicht / Und begehre nimmer und nimmer zu schauen / Was sie gnadig bedecken mit Nacht und mit Grauen
(Schiller. Der Taucher).]
Когда жил Шиллер, то не пришло еще время для размежевания с низами и безднами
человеческого существа. Ницше, и внутренне стоявший гораздо ближе к нашему времени, знал
достоверно, что мы приближаемся к эпохе величайшей борьбы. Поэтому он — единственный истинный
ученик Шопенгауэра — сорвал с жизни покров наивности и обнаружил в своем Заратустре кое-что из
того, чему суждено было стать жизненным содержанием грядущих времен.
б) Об основных влечениях (инстинктах)
В двенадцатом письме Шиллер разбирает вопрос о двух основных влечениях, которым он дает и
более полное описание. «Чувственное» (сенсуозное) влечение [В переводе под редакцией С. А.
Венгерова «Trieb» переводится словом «стремление», мы же переводим «Trieb» словом «влечение». —
прим. перев.] стремится к тому, чтобы «поместить человека в границы времени и сделать его материей».
Это влечение требует, «чтобы было изменение, чтобы время имело содержание. Это состояние просто
заполненного времени называется ощущением». «Человек в этом состоянии есть не что иное, как
единство различных величин, заполненный момент времени — или лучше — его нет, ибо его личность
до тех пор отсутствует, пока над ним господствует ощущение и его увлекает с собою время».
«Неразрывными узами привязывает это влечение возносящийся дух к чувственному миру и зовет
абстракцию обратно к границам действительности из самого свободного ее странствования по
бесконечности».
Для психологии Шиллера очень показательно, что проявление этого влечения он понимает как
«ощущение», а не как, например, активную, чувственную (сенсуозную) жажду. Это указывает на то, что
сенсуозность имеет у Шиллера характер реактивности, аффективности, что совершенно типично для
интроверта. Экстраверт в свою очередь, наверное, выдвинул бы на первый план характер жаждущего
стремления. Далее показательно и то, что именно это влечение требует изменения. Идея требует
незыблемости и вечности. Тот, кто находится под верховенством идеи, стремится к неизменному
перманентному постоянству; поэтому все стремящееся к изменению должно находиться на
противоположной стороне, у Шиллера — на стороне чувства и ощущения, которые, вследствие своей
недоразвитости, по общему правилу слиты друг с другом. Шиллер действительно недостаточно
различал чувство и ощущение, что доказывают следующие строки: «Чувство может лишь сказать: это
истинно для этого человека и в этот момент, но может явиться другой момент и другой субъект,
который признает ложным утверждение настоящего ощущения».
Из этого мы ясно видим, что ощущение и чувство сливались у Шиллера даже в словесном
употреблении. Содержание этих строк указывает на недостаточную оценку и недостаточное
дифференцирование чувства и ощущения. Дифференцированное чувствование может устанавливать не
только казуистические, но и всеобщие значимости. Однако правильно и то, что чувство-ощущение
интровертного мыслительного типа, вследствие своего пассивного и реактивного характера, является
только казуистическим, потому что оно никогда не в состоянии подняться над единичным, вызвавшим
его, случаем до абстрактного сравнения всех случаев: у интровертного мыслительного типа этим
заведует не функция чувства, а функция мышления. Совершенно обратное мы видим при интровертном
чувствующем типе; тут чувство достигает абстрактного и всеобщего характера и способно поэтому
устанавливать всеобщие и длящиеся ценности.
В дальнейшем описании Шиллера мы видим, кроме того, что чувство-ощущение — так я
