 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
разумной воле. Но если мы отрешимся от этого момента, то слова Шиллера станут вполне ясны. «Шаг
назад» и есть отличение от противоположных влечений, отрешение и отход либидо от внутренних и
внешних объектов. Правда, Шиллер имеет здесь в виду прежде всего чувственный объект, потому что он
всегда стремится, как уже сказано выше, перейти на сторону разумного мышления, которое ему кажется
необходимым для определения воли. А все-таки он чувствует настоятельную необходимость упразднить
всякое определение. Через это имплицитно дано и отрешение от внутреннего объекта, от идеи, — иначе
было бы невозможно прийти к полной свободе от всякого содержания и определения, иными словами к
тому первобытному состоянию бессознательности, когда дискриминирующее сознание еще не
различало субъекта и объекта. Совершенно ясно, что Шиллер разумел под этим то же самое, что я
разумею под интроверсией в бессознательное.
«Безграничная определимость» есть, очевидно, нечто похожее на то состояние бессознательного,
в котором все может воздействовать на все без всякого различия. Это состояние пустоты в сознании
необходимо соединить с «наивозможно большим содержанием». Это содержание, как
противоположность пустоте сознания, не может быть ничем иным, как бессознательным содержанием,
ибо никакого иного содержания не дано. Этим, очевидно, выражено соединение бессознательного и
сознательного, а «из этого состояния должно возникнуть нечто положительное». Для нас это
«положительное» есть не что иное, как символическое определение воли. Для Шиллера это есть
«среднее состояние», посредством которого ощущение соединяется с мышлением. Такое состояние
Шиллер называет «средним настроением», в котором одновременно действуют как чувственность, так и
разум, причем обе эти стороны тем самым взаимно упраздняют свою определяющую силу и превращают
противоположность в отрицание. Уничтожение противоположностей создает именно ту пустоту,
которую мы называем бессознательным. Не будучи определено противоположностями, это состояние
доступно всякому определению. Шиллер называет его «эстетическим» состоянием. Замечательно,
однако, как он при этом упускает из виду, что чувственность и разум в таком состоянии не могут быть
одновременно «действенными», потому что они, как Шиллер и сам замечает, уничтожаются через
взаимное отрицание. Но
так как что-нибудь должно же быть в действии, а у Шиллера нет в
распоряжении другой функции, то для него неизбежно вступают в действие опять-таки пары
противоположностей. Деятельность их несомненно существует, но так как сознание «пусто», то ей нет
иного места, кроме области бессознательного. [Шиллер совершенно верно замечает, что человек в
эстетическом состоянии равен нулю.] Однако этого понятия у Шиллера нет, вследствие чего он и
впадает в противоречие. Поэтому «средняя эстетическая функция» могла бы сравниться с тем, что мы
называем символотворческой деятельностью, творческой фантазией. Шиллер определяет «эстетическое
состояние» как такое отношение предмета «к совокупности наших различных сил (способностей души),
при котором он не становится определенным объектом ни для одной из них в отдельности». Может
быть, было бы лучше, если бы Шиллер вместо такого туманного определения вернулся к своему
прежнему понятию символа, ибо символу свойственна способность относиться ко всем психическим
функциям, не становясь, однако, определенным объектом ни для одной из них в отдельности. Результат
достижения этого среднего настроения духа Шиллер усматривает в том факте, «что человеку дается
теперь природная возможность сделать из себя то, что он хочет, — что ему вполне возвращается
свобода быть тем, чем он должен быть».
Благодаря тому, что Шиллер рассуждает преимущественно интеллектуально и рационально, он
становится жертвой своего собственного суждения. На это уже указывает выбор такого выражения, как
«эстетическое». Будь он знаком с индусской литературой, он увидел бы, что исконный образ, который
ему здесь внутренне преподносится, имеет совсем не «эстетическое» значение, а другое. Шиллер
интуицией постиг бессознательный образец, от века заложенный и готовый в нашем духе. Он толкует
его в смысле «эстетического», хотя раньше сам же выдвигал на первый план его символическое
значение. Под изначальным (исконным) образом я разумею ту своеобразную восточную идею, которая в
Индии
сгустилась в учение Брахмана-Атмана, а в Китае нашла своего философского представителя в
лице Лао-Цзы.
Индусское (индийское) понимание учит освобождению от противоположностей, под которыми
разумеются все аффективные состояния и эмоциональные связанности с объектом. Освобождение
достигается путем отведения либидо от всех содержаний, следствием чего является полная
