 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
экспериментальной ситуации испытуемый воспринимает лишь отдельные слова, а смысл
фразы остается непонятым. При этом чрезвычайно показательно, что эти данные, как и факты,
полученные методом регистрации речедвигательной импульсации, позволяют А. Н. Соколову
сделать вывод о необходимом взаимодействии речевых и предметных компонентов
мыслительного процесса. Так как в этих экспериментах при затруднениях понимания смысла
фраз нарушалось запоминание не только словесного, но и образного материала, А. Н.
Соколов (1968) отмечает: "...основываясь на этих опытах, можно считать, что скрытая
вербализация имеет прямое отношение к смысловой переработке сенсорной информации и к
ее фиксированию в памяти, и поскольку в данных опытах скрытая вербализация
задерживалась, возникали указанные затруднения в мыслительной деятельности" (с. 228).
Чрезвычайно показательна здесь сама аналогичность феноменологических картин
клинических и экспериментальных афатических нарушений. Именно характер мыслительных
нарушений при афатических расстройствах позволил Д. Хеббу сделать вывод о необходимом
участии речевых компонентов в динамике мыслительных процессов (Hebb, 1942). Выше, при
описании пространственно-временных характеристик мышления, был приведен ряд
нейропсихологических данных, относящихся к клинической картине афатических расстройств
(в особенности семантической афазии), отчетливо говорящих об органическом
взаимодействии пространственновременных и речевых компонентов мыслительных
процессов. Там эти данные были приведены в качестве эмпирического свидетельства
необходимого участия пространственновременных компонентов в этом взаимодействии. В
настоящем же контексте в эмпирической картине афатических расстройств акцентируется
второй компонент – нарушение мыслительных процессов как результат деструкции их речевых
компонентов. И тот важный факт, что картины клинических и экспериментальных афатических
нарушений оказываются аналогичными в отношении негативно представленного в них
органического взаимодействия компонентов пространственно-предметной и собственно
речевой информации, надежно подтверждает вывод о необходимости обоих этих компонентов
в структуре и динамике мыслительных процессов, сделанный из обеих эмпирических картин.
Основные фазы мыслительного процесса
Феномены "вопрос", "проблема" или "задача" воплощают в себе первую, исходную фазу
мыслительного процесса. Именно потому, что информация о нераскрытости тех или иных
предметных отношений представлена здесь в виде символической модели, конкретно
реализуемой речевыми компонентами мыслительного процесса, естественная
последовательность рассмотрения его фаз, развертывающихся вслед за исходной, была
прервана описанием эмпирических фактов, свидетельствующих о необходимом участии
речевых информационных компонентов во всей фазовой динамике мыслительного процесса.
Теперь необходимо вернуться к прерванной естественной последовательности фаз и
рассмотреть их динамику. Поскольку эта последовательность рассматривается в данном
контексте в рамках традиционного эмпирического материала, а последний пока еще носит
характер очень обобщенного, приближенного описания, представляющего процесс лишь в его
самых "крупных блоках", здесь целесообразно ограничиться только схематическим перечнем
последовательности фаз, сопровождающих постановку вопроса или задачи.
Специально анализируя всю последовательность основных фаз мыслительного процесса,
начиная с исходной, С. Л. Рубинштейн (1988) пишет: "Сформулировать, в чем вопрос, – значит
уже подняться до известного понимания, а понять задачу или проблему – значит если не
разрешить ее, то по крайней мере найти путь, т.е. метод, для ее разрешения... Возникновение
вопросов – первый признак начинающейся работы мысли и зарождающегося понимания" (с.
294).
Суть понимания, представленного уже на первой фазе процесса, в отличие от понимания,
являющегося характеристикой мысли как результата, состоит в том, что здесь представлено
понимание непонятности. Оно и воплощено в вопросе или задаче.
