 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
В своем фундаментальном исследовании интеллекта животных Э. Торндайк (1956) на
основании тщательного и конкретного анализа кривых обучения приходит к широко известному
выводу, что решение задач животными не основано на понимании и не носит осмысленного
характера.
Этот вывод Э. Торндайк обосновывает самим характером сдвигов кривизны соответствующих
кривых. Вряд ли есть серьезные эмпирические и теоретические основания подвергать
сомнению это заключение само по себе.
Однако именно потому, что между дочеловеческой и человеческой психикой, между образным
и мыслительным регулированием поведения нет четкой демаркационной линии, Э. Торндайк
делает в своем заключении из фактического материала следующий шаг, который уже не имеет
ни эмпирических, ни теоретических оснований, а опирается лишь на зыбкую почву
вышеупомянутой размытой границы. Поскольку пробы и ошибки животных обнаруживают
непонимание ситуации, т.е. отсутствие выделенных мыслительными операциями
взаимосвязей между ее элементами, по отношению к этому не представленному здесь уровню
регуляции поведение подопытных животных носит случайный характер. Но именно потому, что
Э. Торндайк не видит принципиальной границы между мыслительным и образным уровнями
психики, он делает свое ставшее основой классического бихевиоризма заключение о том, что
действия животных чисто случайны и тем самым вообще не содержат объективных
проявлений психики. Если отождествить всякую психику с осмысленностью и пониманием, то
затем уже эмпирическая констатация отсутствия проявлений мысли автоматически, по
законам элементарной силлогистики, действительно приведет к отрицанию наличия психики
вообще.
Но для такого отождествления нет, как упоминалось, никаких других оснований, кроме
сохраняющейся еще до настоящего времени концептуальной неопределенности в трактовке
рубежа между образом и мыслью. Именно потому, что поведение подопытных животных Э.
Торндайка, действительно не обнаружившее проявлений осмысленности, подвергалось
воздействию со стороны таких психических регуляторов, как сенсорно-перцептивные или
вторичные образы, исследования самих бихевиористов очень скоро с необходимостью
привели к выводу о том, что пробы и ошибки животных не подчинены закону хаоса или чистой
случайности, а выражают определенную перцептивно детерминированную направленность
(см. Лешли, 1933).
Такого рода факты, свидетельствующие о психически опосредствованной предметной
структуре и направленности не только деятельности человека, но и поведения животных,
легли в основу гештальтистской критики бихевиористского принципа случайных проб и ошибок
как основного фактора организации поведения. В гештальтизме, однако, сложилась
теоретическая ситуация, которая, несмотря на свою явную противоположность выводам
бихевиоризма, скрывает в своем исходном пункте то же самое генерализованное
представление о психике, в котором замаскированы различия между принципиально разными
уровнями ее организации. Расплывчатость границы между биологически детерминированной
перцептивной психикой и социально детерминированной собственно мыслительной ее
надстройкой, обусловившая в бихевиоризме отождествление отсутствия мысли с отсутствием
психики вообще, в гештальтизме привела к отождествлению перцептивной психики с ее
интеллектуальным или мыслительным уровнем. Именно из этих корней вытекает заключение
В. Келера о том, что у антропоидов обнаруживается интеллект "того же рода и вида", что у
человека (1965). Поскольку здесь утверждается не только родовая, но и видовая общность,
сходство здесь действительно обращается в тождество.
В конечном счете получается, что как в бихевиористской понятийной схеме Э. Торндайка, так и
в схеме В. Келера (как, впрочем, и в известной концепции трех ступеней поведения – инстинкт,
навык и интеллект у К. Бюлера) интеллект противостоит инстинкту и навыку как стереотипным,
автоматизированным актам в качестве такого уровня организации поведения, на котором
проявляется его пластичность и приспособляемость, адекватная конкретным изменяющимся
