 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
трех предполагающих и обосновывающих друг друга аспектов теоретизирования —
онтологического, эпистемологического и методологического; в признании за одним из
них приоритета при одновременном пренебрежении к развитию остальных.
И если, как считает Аутвейт, наиболее перспективным для общественных наук и
прежде всего для социологии является точка зрения Хабермаса, то, возможно, именно
потому, что Хабермас сознательно пытается это единство онтологии, эпистемологии и
методологии сохранить. (Иное дело, удается ли ему это; концепция Хабермаса, однако,
еще не завершена, и я думаю, что его поиски новой формы рациональности есть не что
иное, как непрерывные попытки найти адекватное средство для выражения социальной
реальности.) Если «умеренно натуралистическая концепция общественных наук»,
«новый реализм» стремится стать исключительно онтологической метатеорией,
абстрагирующейся от эпистемолого-методологического уровня установок, то трудно
предсказать успех этому варианту реализма в конкуренции с конвенционализмом и
прагматизмом, ибо основные онтологические проблемы остаются нерешенными. (В
случае конвенционализма и прагматизма причиной этого является отказ от поиска
решений, для нахождения которых нет адекватных познавательных средств. Эта
нехватка считается непреодолимой. В предложенном варианте реализма причиной этого
является отказ от поиска адекватных познавательных средств, могущих создать
возможность решения проблем, попытка которого квалифицируется как
необоснованная претензия слишком- эпистемологизированной философии Нового
времени.) Какой, например, онтологический статус следует приписать, согласно
«умеренному реализму», «социетальным символам» в принятом Аутвеитом понимании
Харре? Являются ли «социетальные символы» «транзитивными» или же
«нетранзитивными» объектами науки? Имеет ли вообще шансы сторонник
«трансцендентального реализма», которого учат, что нельзя «смешивать философию с
методологией», найти неслучайный ответ на вопрос о статусе онтологического
соотношения между индивидом и общественной совокупностью? Когда на заявление
конвенционалиста (в большей или меньшей степени) Р. Харре, о том, что «в
социальных науках факты, на том уровне, на котором мы их постигаем на опыте,
суть всецело порождение теоретизирования, интерпретирования. Реалисты в
социальных науках полагают, и я склонен разделять их мнение, что в поведении людей
в группах имеются всеобщие образцы, хотя, как я доказал, у нас нет адекватного
индуктивного метода, чтобы их обнаружить»
44
(курсив мой.—X. К.), Аутвейт отвечает,
что «целая серия технических приемов, разработанных в теории организации
социальной психологии», нацелена именно на «эксплици-рование реляционного
качества», «в коем индивид пребывает соотносительно с коллективами, членом которых
он является», и добавляет, что рассуждения Харре «постоянно направлены на
различение эмпирически ориентированной этногенетической социальной психологии и
неизбежно спекулятивной социологии. Но основания подобного различения остаются
неясными»
45
(курсив мой.—X. К.),—тогда наш сторонник реализма впадает в познава-
тельный диссонанс. Трудно понять, имеем ли мы здесь дело с одобрением эмпиризма в
форме «эмпирического реализма», впрочем, уже много раз отклоненного Аутвеитом как
неэффективного и самодеструктивного. Каков онтологический (и эпистемологический)
статус реляционного качества, определяющего отношение индивида к коллективам? В
чем заключается специфика «нового реализма» в понимании центральной для
социологии проблемы «отношения между действием и структурой», если в одном месте
он пишет, что «нам не надо пугаться теоретической абстракции, так как в рамках этой
схемы «следующие из наблюдения» утверждения не имеют никакого особого
преимущества»
46
, а в другом месте он утверждает, что для обнаружения «реляционного
качества» служат приемы, которые, судя по контексту, использованы как применение
индуктивного метода? Неужели «новый реализм» открыл возможность индуктивного
построения теоретических абстракций без использования суждений, «следующих из
