 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
de la science et des savants" Альфонс де-Кандоль неоспоримо доказал, что от
потомства способных и талантливых людей рождается гораздо больше людей
выдающихся, чем от потомства незначительных людей, — этим он свел на-нет все
вышеприведенные поверхностные мнения. И, действительно, является непонятным,
почему именно духовные способности должны служить исключением из общего закона
наследственности. Поводом к заблуждениям служит также противоположность между
отцом-гением и его детьми, находящимися под влиянием предков со стороны матери.
В зависимости от такой противоположности, общественное мнение невольно умаляет
способности таких детей. И в этой области наши взгляды становятся проясненными,
благодаря теории мнемы, причем на сцену выступает новый фактор, а именно:
экфория мозговых энграмм, накопившихся в наследственной мнеме предков.
Наследственность приобретенных особенностей. В то время, как Дарвин и
Геккель считались с возможностью наследственной передачи в течение жизни
приобретенных всеми частями тела особенностей (а не одними только зародышевыми
железами), и, стало-быть, и мозгом, - Вейсман признавал способными к
наследственной передаче одних только особенностей, изменяющих нуклеоплазму
зародышевых клеток (протоплазму ядра). Отсюда подлежат исключению явления
бластофтории, которые впервые были поняты Вейсманом, не давшим им, однако,
названия, и о которых будем сейчас говорить.
Мы встречаемся, с одной стороны, с удивительными результатами кастрации,
упомянутыми выше, ас другой — наблюдаем почти невероятное относительное
постоянство в наследственных особенностях вида. Свыше 3600 лет (составляющих
около 108 поколений) мальчики у евреев подвергаются обрезанию. Но тем не менее,
если в настоящее время крещеный еврей не подвергает обрезанию своих детей
мальчиков, то рост крайней плоти у его мужского потомства нисколько не
изменяется сравнительно с ростом ее 3600 лет тому назад, хотя крайняя плоть,
отсутствуя с самого рождения индивидуума, в период 108 поколений не оказывала
никакого влияния на его зародышезые клетки. Если бы наследственная мнема вида
находилась в непосредственной зависимости от энграфии внешнего вида, то вполне
понятно, что в нынешнем еврейские мальчики появлялись бы на свет без крайней
плоти, или же она, по меньшей мере, была бы атрофирована.
Вейсман и основывался на бесчисленном множестве подобного рода фактов в
естественной истории, совершенно не признавая наследственной передачи таких
особенностей, которые приобретены были органами незародышевыми. Эволюцию же
живых существ он представлял себе, как следствие комбинаций, обусловленных
конъюнкциями, или скрещиваниями, а также естественного подбора. Он даже
преувеличил "всемогущество" подбора. Дарвин считался уже с трудностью этого
вопроса. Не находя соответствующего разъяснения для подобного рода фактов, он
предложил свою гипотезу пангенезиса, в силу которой отделяющиеся от всех частей
тела частички увлекаются кровью, которою и доставляются в зародышевые клетки.
Таким образом, могут подлежать передаче даже такие особенности головного мозга,
которые были усвоены в течение жизни. Впрочем, столь же смелость, сколь и малая
обоснованность этой гипотезы побудили самого Дарвина скоро сознать это:
"Действие привычек иногда наследуется. Но следует считать ошибочным
предположение, что значительная часть инстинктов усвоена благодаря привычке, а
впоследствии передана путем наследственности" (Darwin, Origin of Species, 6.
Ed., p. 206). Он же: "Более сложные инстинкты в значительном количестве усвоены
и, повидимому, иным вовсе путем, в зависимости от естественного подбора вариации
простых инстиктивных действий и пр." (Descent of Man. 2 Ed., Ch. 3).
Обратимся теперь к фактам.
Новорожденный китайченок, перевезенный в Германию и получивший здесь
воспитание, научится говорить по-немецки, не проявляя никаких особых
способностей к усвоению или пониманию китайского наречия. Такого рода точно
установленный факт, казалось бы, весь в пользу теории Вейсмана и, во всяком
случае, не допускает наследственности приобретенного языка. Но вместе с тем
трудно объяснить себе, какими путями в известный период времени эволюционно
развилась вся колоссальная сложность головного мозга и его отправлений, если не
предположить, что подобного рода особенности, усваиваемые и повторяемые целым
рядом поколений, постепенно накоплялись и образовывались в зародышевой плазме в
виде так называемых наследственных задатков. Наш головной мозг, вне сомнения, и
вещественно, и функционально сделал большие успехи с тех пор, как наши предки
недалеко ушли от гориллы, питекантропоса и даже пещерного человека начала
четвертичной эпохи. Можно ли уяснить себе это последовательно усложняющееся
строение мозга одним только подбором, устраняющим все негодное, и скрещиваниями,
