 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
утонченно, но ему изменяет нередко этическое чувство, свойственное произведениям
Мопассана.
Много эротики и наготы в искусстве греков, отличающемся высокими
качествами и утонченностью, но мы здесь не видим безнравственного воздействия,
ибо выступает (особенно в скульптуре) сама красота в чистом виде, в сочетании
нередко с первобытностью. Легко убедиться в этом из взгляда на античные
греческие статуи, прочесть у Гомера историю Ареса и Афродиты или же идиллию
Лонгоса о Дафнисе и Хлое. Развращающее влияние сказывается не в наготе, не в
натуральном изображении вещей, относящихся к половой сфере, а в грязных
побуждениях автора и его нечистых, часто корыстных намерениях. С другой стороны,
необходимо считаться и с тем, что и совершенно чистое в нравственном смысле
произведение искусства способно порнографически воздействовать на того субъекта,
кто имеет обыкновение на все накладывать печать своей собственной испорченности
и безнравственности, видя во всем лишь низкое проявление и гадость. Правда, в
древние времена, особенно в позднейшем Риме, половые сферы не были свободны от
порнографии и циничной грубости. Это в значительной степени подтверждается,
между прочим, и изучением развалин Помпеи, а также и фактами из истории. Такие
явления обыкновенно сопровождают упадок наций. К тому же, крайне поучительны и
интересны сообщения Штолля (Das Geschlechts-Jeben in der Yolkerpsychologie) об
этнографическом paспространении "непристойности" в ее различных оскорбительных,
мимических, графических и пластических формах проявления. Она не чужда ни одному
народу, свойственна всем эпохам, потому что обусловлена самой природой
человеческого эротизма.
Кому же судить? Кому определить, где заканчивается искусство и начинается
порнография, или в какой мере возможно проявление эротизма в искусстве для
публичного выставления? Я не считаю себя настолько компетентным, чтобы дать
вполне определенный ответ на столь щекотливый вопрос. Но высказываю свое мнение,
что с уничтожением владычества презренного металла и алкоголя значительно
устранится социальная опасность порнографии, или даже, может быть, совершенно
исчезнет. Крайности, во всяком случае, должны быть избегнуты в обоих
направлениях. Если порнография проявляется совершенно открыто, независимо от
всякого участия искусства, в качестве голой пошлости, то общество, разумеется,
обязано принять немедленно должные меры. Но при наличности художественной
оболочки, необходимо, считаться в каждом отдельном случае с художественными
достоинствами данного произведения, с теми нечистыми побуждениями, которые более
или менее открыто положены в его основу, и, взвесив спокойно все обстоятельства,
вынесли то или иное решение. Необходимо также считаться с заведомо развращающим
влиянием на массу всяких будто бы произведений искусства или "художественных"
выставок, демонстрируемых, например, во всех этих Tingel-Tangel. Современное
наше искусство заключает в себе много вреда еще и благодаря тому обстоятельству,
что в нем преобладает патологическое направление, что особенно важно в половой
области. Я упоминал уже о французском поэте Бодлере. Эротическое искусство
отнюдь не должно представлять собою лечебницу для всяких извращенных субъектов,
которые выставляются героями, занимают центральное место в произведениях и
готовы вообразить, что являются особенно интересными и ценными представителями
человечества. Их ненормальность находит лишь обильную пищу в таком положении
вещей, которое нередко заражает и здоровых людей. Можно назвать патологичными
весьма приличное количество современных романов и художественных произведений.
Выводятся фигуры, рекомендуемые в качестве непосредственных типов любовной и
половой сферы, между тем как место им лишь в психиатрической лечебнице или же в
сумасшедшем доме, где они обыкновенно встречаются. Иногда же изображаются и
такие субъекты, которые существуют лишь в патологическом мозгу автора. Можно не
навязывать искусству морализирования, но художник никогда не должен терять из
виду высокую социальную миссию искусства, сводящуюся к возвышению человечества и
вдохновлению его идеальными стремлениями, вместо того, чтобы топить его в
болоте. Величайшие художники именно и уразумели эту миссию, и их мастерские
произведения носят на себе такой отпечаток. Отрицание своих прав современными
дегенератами есть поэтому ничто иное, как гнилая оговорка.
Искусство располагает большею мощью, ибо чувства управляют людьми и
притом, что особенно важно заметить, в более значительной степени, чем холодные
выводы рассудка. Искусству надлежит быть здоровым. Если оно не допускает
воздействия какого-либо морального хлыста, то оно должно вечно иметь в виду свою
обязанность подыматься в небеса, куда и иносказательно указывает дорогу
смертному, прислушивающемуся к его авторитетному голосу, но пусть они будут
