 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
For I'm tired of your roving all over the ground,
There's grass where you're standin',
So feed kind o'slow,
And you don't have forever to be on the go,
Move slow, little dogies, move slow.
[Из Singing America. Использовано с разрешения National Recreation Association, copyright owners,
and С. С. Birchard and Co., publishers.]
Помедленнее, мои малявочки, не толпитесь,
Я устал от ваших скитаний по всей равнине,
Вы стоите как раз на лугу,
Так ешьте не спеша,
Вам нельзя все время бежать,
Помедленнее, мои малявочки, помедленнее.
И хотя он протестует, уверяя, что «это ваша беда, а вовсе не моя», ковбой чувствует себя
идентифицированным с этими бычками, которых клеймил, кастрировал и пас вплоть до того момента,
когда они были готовы к отправке на бойню:
You ain't got no father, you ain't got no mother,
You left them behind when first you did roam,
You ain't got no sister, you ain't got no brother
You're just like a cowboy, a long way from home.
[Johnson, op. cit.]
Нет у вас отца, нет у вас матери,
Вы оставили их, когда отправились скитаться,
Нет у вас сестры, нет у вас брата,
Вы совсем как ковбой - всегда вдали от дома.
Американская песня своими мелодиями подтверждает тоску по прошлому, даже если в словах
часто выражает нарочитый и упрямый парадокс: отрицание веры в любовь, отрицание потребности в
доверии. Таким образом она становится более интимной декларацией независимости.
В Америке образ свободы опирается на доводы того североевропейца, который, убежав от
феодальных и религиозных законов, отрекся от своей родины и основал новое государство и
конституцию на главном принципе предотвращения возрождения автократии. Конечно, позже этот
образ развился в направлениях, совершенно непредсказуемых для первых поселенцев, хотевших лишь
восстановить на американской земле Новую Англию, с теми же необычайно привлекательными
деревнями, но с бОльшим простором для свободомыслия. Они не могли предвидеть вечный неистовый
зов этого континента, который никогда не был чьей-то родиной, но который, со всеми его крайне
суровыми мерами воздействия, стал для них деспотичным искусителем. В Америке природа
автократична, ибо «она не просит позволения, она - велит». Размеры и суровость страны, а также
важность миграции и транспортировки помогли создать и развить идентичность автономии и
инициативы, идентичность того, кто «меняет места и работу в надежде на лучшее будущее». В
историческом плане, излишне определенное прошлое без особых колебаний отбрасывалось ради
неопределенного будущего. В географическом плане миграция была повсеместным явлением. Наконец,
в социальном плане шансы и возможности заключались в смелости и удаче, в том, чтобы полностью
использовать каналы социальной мобильности.
Тогда вряд ли можно считать случайным совпадением, что психоанализ нашел на самом дне
весьма специфическое душевное беспокойство, характерное для комплекса отказа от матери и,
одновременно, брошенности ею. В общем, американцы не воспринимают «эту страну» как «родину» в
нежном, ностальгическом смысле «страны предков». «Эту страну» они любят почти с горечью и на
удивление неромантично и реалистично. Риторика может подчеркивать особое значение тех или иных
районов проживания, но более глубокая преданность связывается с добровольными объединениями и
возможностями, означающими уровень достижения, а не местную принадлежность. Сегодня, когда
существует такой сильный спрос на дома в оборонительно сверхопределенных, чрезмерно
