 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
часто трагическим величием, равно как и его готовность пожертвовать правом индивидуума для того,
чтобы освободить это величие в его собственной душе.
Ни такой отчужденный космополит как Гете, ни такой надменный государственный деятель как
Бисмарк - образы, господствовавшие в то время в инвентаре образов-ориентиров немецкой школы, - не
внесли сколько-нибудь существенного вклада в немецкий образ демократического человека.
Предпринятая после поражения 1918 года попытка создать республику привела ко временному
господству «слишком широкого» немца. Лидеры той эпохи не смогли предотвратить слияние
политической незрелости и интеллектуального эскапизма, которые в соединении создали мир
необыкновенных, почти истерических мук: Судьба послала поражение Германии для того, чтобы
выделить ее среди прочих стран. Судьба начертала ей быть первой великой страной, которая
добровольно призна¸т свое поражение, полностью берет на себя моральную ответственность и
отказывается от политического величия раз и навсегда. Таким образом, Судьба использовала страны
Антанты со всеми ее солдатами, живыми и мертвыми, просто чтобы поднять Германию до
возвышенного существования в неограниченном духовном Lebensraum.
Даже в самом разгаре этого
мазохистского самоунижения, - выразительно обруганного Максом Вебером, - история продолжала
оставаться тайным соглашением между тевтонским духом и богиней Судьбы. Основное отношение
Германии к истории не изменилось. Мир, по-видимому, был застигнут врасплох, когда этот духовный
шовинизм постепенно обернулся милитаризмом, когда он снова использовал садистские, а не
мазохистские образы и приемы. Великие державы не справились в данном случае со взятой на себя
инициативой «перевоспитать» Германию тем единственным способом, каким можно перевоспитать
население страны, а именно, даруя людям неподкупную истину новой идентичности внутри более
универсального политического строя. Вместо этого, они эксплуатировали немецкий мазохизм и
усиливали всеобщую безнадежность немцев. И вот «слишком узкий» немец, упорно скрывавшийся
после поражения, вышел теперь вперед, чтобы подготовить самое широкое, какое только возможно,
земное Lebensraum для самого узкого типа немца: арийское мировое господство.
Зажатые между «слишком узкими» и «слишком широкими», немногие государственные деятели,
наделенные достоинством, реализмом и дальновидностью, не выдержали напряжения или были убиты.
Немцы, оставшись без работы, без еды и без новой целостности, начали прислушиваться к образам
Гитлера, который впервые в истории Германского рейха придал политическое выражение духу
немецкого юноши. Было что-то магическое в этих словах: «Теперь, однако, я решил стать политиком»,
которыми непокоренный немецкий юноша заканчивает седьмую главу «Майн Кампф».
После того, как Гитлер таким образом взял на себя задачу привести юношескую фантазию своего
народа к политическому господству, прекрасным инструментом решения этой задачи постепенно стала
его, то бишь германская, армия. Книжное знание войны 1870-71 годов было «величайшим духовным
опытом» Гитлера. В 1914 году, когда ему представилась возможность стать солдатом Германской
империи, он крупным планом и при полном освещении увидел героику того времени. Гитлер с
истерическим фанатизмом отрицал (сам он временно ослеп после газовой атаки, хотя поговаривают,
будто от эмоционального напряжения), что его юношеский образ германской доблести лишился света.
Он казался полным решимости спасти его. А его враги, внутри и за пределами Германии, лишь
пожимали плечами.
Здесь снова необходимо заглянуть за одержимость и усмотреть изобретательность. Начиная с
Томаса Манна первой мировой войны и кончая нацистским философом второй мировой, немецкий
солдат понимался как персонификация, или даже спиритуализация всего того, что есть немец. Он
олицетворял «Стража на Рейне»: человеческую стену, заменяющую несуществующие естественные
границы Германии. В нем утверждала себя сплоченность через слепое повиновение и разрушались
стремления к демократическому разнообразию. Было бы опасно не учитывать и то, что эта позиция,
фактически эксплуатируемая шумным типом делающего карьеру молодого офицера, способствовала
также развитию офицерской аристократии, которая буквально впитывая аристократически-
революционные принципы других наций, давала убежище одному из немногих политически зрелых
типов в Германии. Поэтому, когда Гитлер всеми правдами и неправдами отрицал поражение этой
армии, он спасал для себя и для немецкой молодежи единственный целостный образ, который мог
принадлежать каждому.
Версальский договор, искусно эксплуатируемый, оказался полезным при создании нового,
модернизированного немецкого солдата. Маленькая армия стала армией специалистов. Таким образом
старейший и наименее изменившийся имперско-германский тип был заново воссоздан со знаком
современного, технически грамотного специалиста. Дух командной работы и личной ответственности
