 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
личном опыте социального здоровья и культурной солидарности в конце каждого главного кризиса
детства, сулит тот периодический баланс в человеческой жизни, который - при интеграции стадий эго -
способствует чувству гуманности. Но повсюду, где чувство идентичности утрачивается, где
целостность и полнота уступает место отчаянию и отвращению, генеративность уступает стагнации,
интимность - изоляции, а идентичность - смешению ролей, боевые порядки объединенных
инфантильных страхов легко приходят в движение. И только идентичность, благополучно бросившая
якорь в «родовом имении» культурной идентичности, способна создавать осуществимое
психосоциальное равновесие.
[Понятие «эго-идентичность» может быть неправильно истолковано в
двух отношениях. Одно заблуждение связано с предположением, что полная идентичность свойственна
конформисту и что чувство идентичности достигается, главным образом, благодаря полному
подчинению индивидуума установленным социальным ролям и безоговорочному приспособлению к
требованиям социальных перемен. Бесспорно, никакое эго не может развиваться вне социальных
процессов, предлагающих осуществимые прототипы и роли. Однако здоровый и сильный индивидуум
приспосабливает эти роли к дальнейшим процессам своего эго, тем самым внося свой вклад в
поддержание социального процесса. Второе заблуждение касается тех, кто посвящает себя изучению и
уединенному поиску человеческой целостности и кто, занимаясь этим, кажется, живет вне и над той
группой, из которой он вышел. Поднимаются ли такие люди выше всякой идентичности? В своем
развитии они были отнюдь не независимы от идентичности своих групп, которую в действительности
могли впитывать вплоть до вырастания из них. Не свободны они и от новой общей идентичности, хотя
могут разделять ее только с очень немногими, кто, возможно, даже и не живет в одно время с ними
(здесь я имею в виду Ганди и его отношения как с Индией, так и с Иисусом из Назарета).]
В последней части этой книги я проиллюстрировал ряд проблем, с которыми сталкивается
молодежь сегодняшнего мира. Промышленная революция, глобальная коммуникация, стандартизация,
централизация и механизация угрожают идентичностям, унаследованным человеком от примитивных,
аграрных, феодальных и аристократических культур. То, что внутреннее равновесие этих культур
позволяло предложить, сейчас подвергается опасности в огромных масштабах. Поскольку страх
утратить идентичность доминирует в большей части нашей иррациональной мотивации, он призывает
весь арсенал тревоги, оставленный в каждом человеке простым фактом его детства. В этом критическом
состоянии массы людей склонны искать спасения в псевдоидентичностях.
Опираясь на несколько соображений, я дал понять, что обрисованные в общих чертах тревоги
сохраняются и во взрослой жизни, причем не только в форме невротической тревоги, которую, в конце
концов, можно распознать как таковую, удержать в разумных границах у большинства людей, а у
некоторых - излечить полностью. Более ужасно, что эти детские тревоги снова появляются в форме
коллективных страхов и болезней коллективного разума. Перечисленные на предыдущих страницах
тревоги можно было бы извлечь из контекста детства и использовать в качестве рубрик для трактата по
групповым страхам и их использованию в целях пропаганды.
В таком случае, одна из наших задач - совершенствовать методы, облегчающие в подобных
ситуациях разъяснение предрассудков, опасений и ошибочных мнений, вызываемых инфантильным
гневом и действием защитных механизмов взрослого против его инфантильной тревоги.
Допуская, что наш клинический опыт привел нас к обнаружению значимых связей в отношениях
между тревогами младенчества и общественными переворотами, инсайтом какого рода является такое
открытие и какого рода возможности оно нам сулит? Поможет ли нам использование этого знания
создать синтетические системы детского воспитания, формирующие у наших детей желаемый тип
личности? Может ли оно помочь нам видеть насквозь инфантильные слабости наших врагов, с тем
чтобы мы могли перехитрить их? И следует ли нам питать надежду, что применяемый таким образом
инсайт останется понимающим?
Наше знание этих вопросов основано на изучении тревоги и поэтому акцентирует, главным
образом, те способы, какими тревога производится и эксплуатируется. Мы в состоянии (как я отметил в
первой главе) посредством анализа сделать источник индивидуальной тревоги ретроактивно
правдоподобным; но мы только начали изучать такое сочетание элементов, которое, в данном случае,
имело бы результатом интересную вариацию, а не невротическую девиацию человеческого
функционирования. Мы изучили вариации хуже, чем девиации - по той причине, что вариации
достаточно хорошо обходятся без нашей помощи.
В психоаналитических кругах мы были свидетелями короткой частной истории
экспериментальных систем детского воспитания, увлеченных потаканием инстинктуальным желаниям
и избежанием тревоги у наших детей. И нам хорошо известно, что в результате нередко получалась
