регрессия показывала, что он стал еще и младенцем, и поэтому к нему, как к любому маленькому
ребенку, няня могла бы вернуться. Фрейд называл это сверхдетерминацией значения симптома. Однако
эти сверхдетерминированные пункты всегда оказываются систематически связанными; мальчик
идентифицируется с обоими партнерами утраченного взаимоотношения:
он и няня, которая теперь
беременна (букв. - с ребенком), и малыш, за которым ей нравится ухаживать. Подобные этой
идентификации возникают в результате утрат. Скорбя по умершему, мы одновременно становимся
покинувшим нас навсегда человеком и собой тех времен, когда наши с ним взаимоотношения
находились в расцвете. Это способствует внешне весьма противоречивой симптоматике.
Тем не менее, можно увидеть, что здесь ретенция (задержка) -
модус, а элиминативный
(выделительный) тракт - образцовая зона для того, чтобы драматизировать трехчастный процесс:
задержать (остановить) - упереться (вцепиться) - удерживать (не выпускать). Но как только все это
стало выглядеть и ощущаться Питером так, как если бы он на самом деле носил в себе эквивалент
младенца, мальчик вспомнил, что говорила его мать о родах и их опасности для матери и ребенка. И не
мог освободиться ни от тревожных мыслей, ни от «ребенка».
Истолкование ему этого страха имело результатом разительное улучшение, которое ослабило
беспокойство и опасность, а также вызвало к жизни заторможенную автономию Питера и его
мальчишескую инициативу. Однако лишь объединение диетологической и гимнастической работы,
наряду с беседами (с матерью и ребенком), помогло, в конце концов, преодолеть ряд не столь острых
задержек.
2. Либидо и агрессия
Итак, мы познакомились с двумя патологическими эпизодами: одним - из жизни девочки, другим
- из жизни мальчика. Эти случаи были выбраны вследствие их ясной и доступной наблюдению
структуры. Однако какого рода законами можно объяснить эти случаи?
Фрейд и ранние психоаналитики первыми заговорили о не отмеченных на психологической
карте областях отверстий тела как о зонах первостепенной важности для эмоционального здоровья и
нездоровья. Разумеется, их теории основываются на наблюдениях за взрослыми пациентами и,
вероятно, стоит хотя бы кратко показать, в каком отношении наблюдаемый в психоанализе взрослый
мог бы обнаружить сходство с тем, что мы видели у больных детей.
Невротическая «анальность» взрослого может, к примеру, выражаться в ритуальной
сверхозабоченности функционированием кишечника под маской тщательной гигиены или общей
потребности в абсолютном порядке, чистоте и точности. Другими словами, такой взрослый показался
бы нам скорее антианальным, чем анальным, поскольку питал бы одинаковое отвращение как к
длительной ретенции, так и к беспечной элиминации. Однако сами эти антианальные избегания
заставили бы его в конечном счете тратить на анальные вопросы больше внимания и энергии, чем,
скажем, обычного человека с умеренной склонностью к получению или отверганию удовольствия от
физиологических отправлений организма. Конфликт относительно модусов ретенции и элиминации у
анального пациента мог бы выразиться и в общей сверхсдержанности, в последующем твердо
укоренившейся в его характере. Тогда бы он не в силах был раскрепоститься и раздавал бы свое время,
деньги и привязанности (неважно, в каком порядке) только при бережном соблюдении ритуалов и в
установленные сроки. Но психоанализ открыл бы, что такой человек, более или менее сознательно,
лелеет особенно грязные фантазии и крайне враждебные желания полного устранения избранных лиц,
прежде всего тех, кто близок к нему и по необходимости вынужден предъявлять требования на его
внутренние сокровища. Иначе говоря, он бы показал себя исключительно амбивалентным в
привязанностях и часто совершенно не подозревающим о том, что многие самочинные правды и
неправды, которые стоят на страже его личных ограничений, составляют в то же самое время
автократические попытки контролировать других. Хотя деяния его пассивной и ретентивной
враждебности нередко остаются неузнаваемыми как для него, так и для намеченных жертв, его
постоянно тянуло бы уничтожать, исправлять или искупать содеянное в действительности или в
фантазии. Однако подобно нашей маленькой пациентке после ее попыток уравновесить забранное и
отданное, он каждый раз обнаруживал бы себя в еще более глубоких конфликтах. И так же как она,
такой компульсивный взрослый в глубине души упорно желал бы наказания, поскольку для его совести
(а она у него очень строга), по-видимому, легче быть наказанным, чем питать тайную ненависть и
действовать свободно. Легче, потому что эгоцентрическая ненависть сделала его не верящим в
исправляющие свойства обоюдности. Таким образом, что у ребенка еще допускает разнообразное
|