 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
десятилетий попытки посредством образования добиться включения индейцев в нашу монетарную
цивилизацию, их древние аттитюды сохраняют господство.
Первый инсайт, который возник при обсуждении этих вопросов в нашем семинаре, состоял в
следующем: нет ничего более бесплодного во взаимоотношениях отдельных лиц или групп, чем
подвергать сомнению идеалы противной стороны, демонстрируя, что, согласно логике
сомневающегося, представитель противной стороны непоследователен в своей проповеди. Ибо всякая
совесть, индивидуальная или групповая, обладает не только специфическим содержимым, но и своей
специфической логикой, которая охраняет ее согласованность.
«Они безынициативны», - говорили обычно раздраженные белые учителя по поводу индейских
детей. И действительно, желание индейского мальчика выделяться и состязаться, вполне выраженное
при одних обстоятельствах, может полностью исчезать при других. Члены легкоатлетической команды,
например, могут колебаться на старте забега. «Почему мы должны бежать? - говорят они. - «Ведь уже
известно, кто собирается победить». Возможно, у них существует подсознательная мысль, что того, кто
выигрывает, ждет не слишком хорошее будущее. Ибо история Мальчика-Чей-Отец-Имел-Деньги имеет
свои параллели в судьбе всех тех индейских мальчиков и девочек, которые показывают, что всерьез
принимают требования своих педагогов и находят удовольствие и получают удовлетворение, выделяясь
среди других в школьных занятиях. Их оттягивают назад, к среднему уровню, неуловимые насмешки
остальных детей.
Микил проиллюстрировал особые проблемы индейской девочки, обратив внимание участников
на одну поистине трагическую подробность. Первое впечатление, неизбежно получаемое маленькой
индейской девочкой от поступления в белую школу, состоит в том, что она (девочка) - «грязная».
Некоторые учителя признаются, что они вряд ли способны скрыть свое отвращение к домашнему
запаху индейского ребенка. Разборные типи североамериканских индейцев, конечно, легче
освобождались от накопленного запаха, чем их сегодняшние каркасные дома. В школьные годы ребенка
приучают к опрятности, личной гигиене и пользованию стандартным набором косметики. Отнюдь не
усвоив полностью других аспектов свободы действий и амбиций белых женщин, преподносимых ей с
исторически гибельной внезапностью, девочка-подросток возвращается домой привлекательно одетой и
чистой. Но скоро приходит тот день, когда родная мать и бабушки назовут ее «грязной девушкой». Ибо
чистая, в индейском смысле, девушка - это такая девушка, которая научилась избегать определенных
вещей в период менструации; например, предполагается, что она не будет брать руками определенную
пишу, поскольку та, мол, портится от ее прикосновения. Большинство девушек неспособны снова
принять статус прокаженных на время менструального периода. И все-таки они еще не достаточно
эмансипированны. Им почти никогда не дают возможности, да и сами они, фактически, не готовы и не
хотят жить жизнью американской женщины; но и снова быть счастливыми в условиях замкнутого
пространства, негигиеничной интимности и бедности окружения они способны лишь в редких случаях.
Прочно укоренившиеся образы мира не поддаются ни ослаблению посредством фактологии, ни
согласованию путем идеологической аргументации. Несмотря на идеологические расхождения,
продемонстрированные в этих примерах, многие родители-индейцы, по сообщениям учителей,
предпринимают искренние и удачные попытки склонить своих детей к послушанию белому учителю.
Однако дети, казалось, соглашаются с таким давлением, просто делая уступку, не подкрепленную
чувством более глубокого долга. Они часто реагировали на него с невероятным стоицизмом. И это был,
на наш взгляд, самый удивительный факт, заслуживающий отдельного исследования. То есть индейские
дети могли без открытого бунта или без каких-либо признаков внутреннего конфликта годами жить
между двумя системами норм, которые отстояли друг от друга несравнимо дальше, чем нормы любых
двух поколений или двух классов в нашем обществе. Нам не удалось найти у маленьких сиу признаков
индивидуальных конфликтов, внутреннего напряжения или неврозов, то есть всего того, что позволило
бы применить наши знания психической гигиены, какими мы располагали, к решению индейской
проблемы. То, что мы обнаружили, относилось к культурной патологии, иногда в форме алкогольной
делинквентности или мелкого воровства, но, большей частью, в форме общей апатии и неуловимого
пассивного сопротивления всякому дальнейшему и более решительному воздействию норм белого
человека на совесть индейца. Лишь у нескольких «индейцев белого человека», обычно успешно
работающих в органах федерального управления, обнаружили мы невротическое напряжение,
выражавшееся в компульсиях, гиперответственности и общей
ригидности. Однако среднему
индейскому ребенку, по-видимому, было не знакомо то, что мы называем «нечистой совестью», когда в
пассивном сопротивлении белому учителю он уходил в себя. Не терзался он и отсутствием сочувствия
со стороны родственников, когда решал стать прогульщиком. Следовательно, в целом, никакой истинно
