 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
тому не столько любовная ревность, сколько отказ признать, что у нее есть тело.
Подросток смущается и краснеет, если, гуляя с приятелями, встречает мать, сестер или
еще какую-нибудь родственницу; присутствие их возвращает его в область
имманентности, откуда от хочет улететь, обнаруживает корни, от которых он хочет
оторваться. Раздражение, которое испытывает мальчик от поцелуев и ласк матери, имеет
тот же смысл; он отвергает семью, мать, материнское чрево. Он хотел бы, как Афина,
вступить во взрослый мир вооруженным с головы до пят, неуязвимым1. То, что он был
зачат и рожден, — это проклятие, тяготеющее над его судьбой, нечистота, пятнающая его
бытие. А еще это возвещение о смерти. Культ прорастания всегда ассоциировался с
культом мертвых. Мать-Земля поглощает во чреве своем останки своих детей. Именно
женщины — парки и мойры — ткут человеческую судьбу; но они же и обрывают ее нить.
В большинстве народных представлений Смерть — женщина, и женщинам надлежит
оплакивать мертвых, потому что
смерть — это их дело2, Таким образом, у Женщины-Матери на лице печать тьмы: она —
хаос, из которого все вышло и куда все должно однажды вернуться, она — Ничто. В Ночи
сходятся многочисленные аспекты мира, на смену которым приходит день: это ночь духа,
томящегося в плену универсальной и непроницаемой материи, ночь сна и
1 См. немного далее наш анализ Монтерлана, который дает образцовое воплощение этой
точки зрения.
2Дeмeтpa представляет собой тип mater dolorosa (скорбящей матери). Но другие богини —
Иштар, Артемида — жестоки. Кали держит в руках череп, наполненный кровью. «Головы
свежеубиенных быков твоих висят на шее твоей, как ожерелье... Тело твое прекрасно, как
дождевые облака, ноги твои забрызганы кровью», — говорит о ней один индийский поэт.
188
пустоты. В морских глубинах царит ночь: женщина — это Маге tenebrarum (сумрачное
море), внушавшее страх древним мореплавателям; и в недрах земли тоже царит ночь. Эта
ночь, грозящая поглотить человека, ночь, представляющая собой обратную сторону
плодовитости, вселяет в него ужас. Он стремится к небу, к свету, к залитым солнцем
вершинам, к чистому и прозрачному, как кристалл, холоду лазури; а под ногами у него
влажная, теплая, темная, готовая вобрать его в себя бездна; множество легенд повествуют
о героях, навеки канувших после того, как однажды попали в материнский сумрак — в
пещеру, в пропасть, в ад.
Но здесь снова проявляется амбивалентность: всегда вызывая ассоциацию со смертью,
прорастание в то же время несет в себе идею плодовитости. Ненавистная смерть
представляется как новое рождение и сразу становится священной. Умерший герой
воскресает, как Озирис, каждой весной, новые роды дают ему новую жизнь. Высшая
надежда человека, говорит Юнг, «это чтобы сумрачные воды смерти стали водами жизни,
чтобы смерть и ее холодные объятия стали материнским чревом, подобно морю, которое
хоть и поглощает солнце, но заново рождает его в своих глубинах»!. Погребение бога-
солнца в морской пучине и его новое блистательное явление — это общая тема многих
мифологий, И человек тоже одновременно хочет жить, но стремится к покою, сну, его
влечет к себе ничто. Он не хочет быть бессмертным, а через это может научиться любить
смерть, «Неорганическая материя — это материнское чрево, — пишет Ницше. — Быть
