Перечисляя факторы, способные производить впечатление на душу толпы, мы
могли бы совершенно не упоминать о рассудке, если бы это не было нужно нам
для того, чтобы указать на отрицательное значение его влияния.
Мы указали уже, что на толпу нельзя влиять рассуждениями, так как ей
доступны только грубые ассоциации идей. Поэтому-то факторы, умеющие
производить впечатление на толпу, всегда обращаются к ее.чувствам, а не к ее
рассудку. Законы логики не оказывают на нее никакого действия. Чтобы убедить
толпу, надо сначала хорошенько ознакомиться с воодушевляющими ее чувствами,
притвориться, что разделяешь их, затем попытаться их изменить, вызывая
посредством первоначальных ассоциаций какиенибудь прельщающие толпу образы.
Надо также уметь вернуться назад в случае нужды, и главное -- уметь
угадывать ежеминутно те чувства, которые порождаешь в толпе.
Мои первые наблюдения над искусством производить впечатление на толпу и
над тем, как мало действует логика в данном случае, относятся ко времени
осады Парижа, к тому дню, когда я увидел, как вели в Лувр, где заседало в то
время правительство, маршала В., которого неистовая толпа обвиняла в том,
что он снимал план укреплений с целью продать его пруссакам. Один из членов
правительства, знаменитый оратор Г.П., вышел, чтобы уговорить толпу,
требовавшую немедленной казни своего пленника. Я ожидал, что оратор докажет
толпе нелепость ее обвинений, сказав, что маршал, которого она обвиняет, сам
был одним из строителей этих укреплений, и что планы этих укреплений
продаются у всех книгопродавцев. К моему величайшему изумлению (я был тогда
очень молод), я услышал совсем другую речь. "Расправа будет произведена, --
закричал оратор приближаясь к пленнику, -- и расправа самая безжалостная.
Предоставьте правительству национальной обороны закончить ваше
расследование. Мы же покамест запрем пленника". Толпа немедленно
успокоилась, удовлетворенная этим кажущимся исполнением своих требований, и
спустя четверть часа маршал мог спокойно вернуться домой. Но он неминуемо
был бы разорван на части, если бы оратор начал приводеть толпе, находящейся
в состоянии ярости, логические доводы, которые мне по молодости лет казались
столь убедительными.
Необходимость постоянно менять свою речь сообразно с производимым ею в
ту минуту впечатлением, заранее осуждает на неуспех всякие подготовленные и
заученные речи. В такой речи оратор следит только за развитием своей
собственной мысли, а не за развитием мыслей своих слушателей, и уже поэтому
одному влияние его совершенно ничтожно.
Логические умы, привыкшие всегда иметь дело с целой цепью рассуждений,
вытекающих одно из другого, непременно прибегают к такому же способу
убеждения, когда обращаются к толпе, и всегда бывают изумлены тем, как мало
действуют на нее аргументации. Попробуйте подействовать рассуждениями на
примитивные умы, на дикарей или детей, например, и вы тогда вполне
убедитесь, как мало значения имеет подобный метод аргументации.
Незачем, однако, спускаться до примитивных существ, чтобы убедиться в
полной несостоятельности их рассуждений, когда им приходится бороться с
чувствами. Припомним только, как упорно держались в течение долгих веков
религиозные суеверия, противоречащие даже самой простой логике. В течение
более чем двух тысяч лет самые блестящие гении склонялись перед их властью,
и лишь в современные эпохи явилась возможность оспаривать их достоверность.
В средние века и в эпоху Возрождения было не мало просвещенных людей, но не
было ни одного, которого путем рассуждений можно было бы убедить в
ребяческом характере всех этих суеверий и возбудить в нем хотя бы слабые
сомнения насчет злодеяний дьявола и необходимости костра для колдуний.
Следует ли сожалеть о том, что толпа никогда не управляется рассудком?
Мы не решились бы утверждать это. Вряд ли голос рассудка мог бы увлечь
человечество на путь цивилизации и сообщить ему ту горячность и смелость,
|