ее пуки прутьев, скрывавшие секиры, и тоги, стараясь перенять ее учреждения
и следуя во всем ее примеру. Но они не сделались римлянами от этого, хотя и
находились под влиянием могущественного исторического внушения. Роль
философа, следовательно, заключается в том, чтобы разыскать то, что уцелело
от старых верований под изменившейся внешностью, и различить, что в этом
движущемся потоке мнений надо отнести на счет общих верований и души расы.
Не обладая таким философским критерием, можно было бы думать, что толпа
меняет свои религиозные и политические убеждения очень часто и когда ей
вздумается. В самом деле, вся история, политическая, религиозная,
художественная и литературная указывает на это. Возьмем, например, очень
краткий период нашей истории, от 1790 до 1820 г. -- тридцатилетний
промежуток времени, захватывающий лишь одно поколение. Мы видим, что толпа
сначала была монархической, затем чрезвычайно революционной, потом она стала
империалистской и наконец опять вернулась к монархизму. В религии в это же
время толпа переходит от католицизма к атеизму, затем к деизму и наконец
возвращается к самым преувеличенным формам католицизма. Но так поступает не
одна только толпа, а и те, кто руководит ею; мы с удивлением видим, как эти
же самые члены Конвента, заклятые враги королей, не признающие ни богов, ни
монархов, становятся самыми смиренными слугами Наполеона и с благочестием
несут восковые свечи в процессиях при Людовике XVIII.
А в последующие семьдесят лет сколько перемен произошло в мнениях
толпы! "Коварный Альбион" становится в начале этого века союзником Франции
при наследнике Наполеона, и Россия, подвергавшаяся дважды нашему нашествию и
так радовавшаяся нашей последней неудаче, внезапно стала признаваться нами
лучшим нашим другом.
В литературе, искусствах и философии такие перемены совершаются еще
быстрее. Романтизм, натурализм, мистицизм и т.п. нарождаются и погибают один
за другим, и артист и писатель, которые вчера еще превозносились нами,
сегодня уже возбуждают только одно глубокое презрение.
Если мы будем анализировать все эти перемены, кажущиеся нам столь
глубокими, то увидим, что все, что противоречит общим верованиям и чувствам
расы, имеет лишь эфемерное существование, и на время уклонившееся течение
реки возвращается всегда снова к своему прежнему направлению. Мнения, не
связанные ни с каким общим верованием или чувством расы и, следовательно, не
имеющие прочности, находятся во власти всяких случайностей, другими словами,
зависят от малейших изменений среды. Возникнув под влиянием внушения и
заразы, мнения эти всегда имеют временный характер: они нарождаются и
исчезают, иногда с такой же быстротой, как песчаные дюны, наносимые ветром
на берегу моря.
В наши дни количество подвижных мнений толпы стало больше, нежели
когда-либо, и это обусловливается следующими тремя причинами:
Первая причина -- это постепенное ослабление прежних верований, которые
все более и более теряют свою власть и не могут уже действовать на
преходящие мнения толпы, давая им известное направление. Исчезновение общих
верований предоставляет место массе частных мнений, не имеющих ни прошлого,
ни будущего.
Вторая -- это все возрастающее могущество толпы, которая встречает все
менее и менее противовеса, и вследствие этого необыкновенная подвижность
идей, наблюдающаяся в толпе, может проявляться совершенно свободно, не
встречая нигде помехи.
Третья -- печать, распространяющая самые противоречивые мнения и
внушениями одного рода быстро сменяющая внушения другого рода. Таким
образом, ни одно мнение не может утвердиться и осуждается на гибель прежде,
чем оно успеет распространиться настолько, чтобы сделаться общим.
Все эти причины вызвали совершенно новое явление в истории мира и
|