 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
упрямцев, но однажды в провинции он наткнулся на такого, на которого не
действовала никакая аргументация, несмотря на то, что Лашо расточал ее перед
ним в течение целых трех четвертей часа. Это был первый из сидевших на
второй скамье, седьмой по счету присяжный. Было отчего прийти в отчаяние!
Вдруг, в самый разгар своих страстных убеждений, Лашо останавливается и,
обращаясь к председателю суда, говорит: "Господин председатель, не можете ли
вы приказать спустить занавес там, напротив: господин седьмой присяжный
совсем ослеплен солнцем". Седьмой присяжный, покраснев, улыбнулся и
поблагодарил. С этой минуты от уже был привлечен на сторону защиты".
Многие писатели, и даже из очень выдающихся, в последнее время стали
сильно нападать на учреждение присяжных, служащее, однако, для нас
единственной защитой против заблуждений и ошибок (притом весьма частых)
такой касты, которая не подлежит никакому контролю. Некоторые из этих
писателей желали бы, чтобы присяжные выбирались лишь из образованных
классов. Но мы доказали уже, что решения присяжных и при подобных условиях
останутся те же, как теперь, при нынешнем составе присяжных. Другие же,
основываясь на ошибках в приговорах присяжных, желали бы совершенно отменить
этих последних и заменить их судьями. Однако те ошибки, в которых теперь так
обвиняют присяжных, прежде всего делаются самими же судьями, так как ведь
если какой-нибудь из обвиняемых предстает перед присяжными, то это значит,
что его уже раньше признали виновным сами судьи: следственный судья,
прокурор и др.
Магистратура в самом деле является единственным ведомством, действия
которого не подлежат никакому контроля). Несмотря на все революции,
демократическая Франция не обладает все-таки правом "Habeas Corpus", которым
так гордится Англия. Мы изгнали всех тиранов, но в каждом городе мы посадили
судью, который по своему усмотрению распоряжается честью и свободой своих
сограждан. Самый ничтожный следственный судья, едва успевший соскочить со
школьной скамьи, получает возмутительное право отправлять по своему
усмотрению в тюрьму самых почетных граждан, и притом на основании лишь
простых личных подозрений, в которых он не обязан никому отдавать отчета. Он
может продержать их в тюрьме полгода, год под предлогом следствия и затем
отпустить их без всякого вознаграждения или извинений. Приказание привести в
суд совершенно равносильно знаменитому "Lettre de cachet", с той лишь
разницей, что этим последним средством, которое так справедливо ставили в
упрек прежней монархии, могли пользоваться лишь очень важные лица, а теперь
это средство находится в руках целого класса граждан, которых ни в коем
случае нельзя причислить к разряду наиболее просвещенных и независимых.
Разве не следует из этого, что если бы обвиняемого судили судьи, а не
присяжные, то он лишился бы своего единственного шанса на оправдание? Во
всяком случае, ошибки присяжных являются лишь последствием ошибок судей.
Только эти последние и бывают виновны в чудовищных судебных ошибках вроде
недавнего случая с доктором Л., который был привлечен к ответственности
одним довольно-таки ограниченным следственным судьей на основании лишь
показаний полуидиотки, обвинившей доктора в том, что он сделал ей выкидыш за
30 фр. Доктор, конечно, был бы отправлен на каторгу, если бы не взрыв
негодования общественного мнения, вынудивший главу государства немедленно
помиловать его. Честность подсудимого, засвидетельствованная всеми его
согражданами, казалось, должна была доказать грубость ошибки, и сами судьи
даже признавали это, но следуя духа касты, сделали все от них зависящее,
чтобы помешать помилованию. Во всех подобных делах присяжные, ничего не
понимающие в технических подробностях, естественно, прислушиваются к тому,
что говорит обвинение, и в конце концов успокаиваются тем, что дело было
расследовано судьями, уже искушенными во всяких тонкостях. Кто же в таких
случаях является истинным виновником ошибок -- судьи или присяжные? Будем же
