 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
фашизм и там, где им не пахнет. И любого голливудского благородного мстителя фашистом
объявим.
Не надо безмерно раздвигать понятие символа «фашизм».
12. Об атрибутике и сути. Мы их, ясен день, различаем. Торговлю на блошином рынке
символикой III Рейха к пропаганде фашизма не приравниваем. Рокера в каске и с Железным
крестом на шее в фашизме еще не обвиняем.
Но что такое атрибут? Знак сути. Перенос значения с явления на условный предмет
(условный жест, условный возглас).
Неформальное тяготение к атрибутике сильного и опасного врага – вещь довольно
обычная. Ничем нельзя мне так польстить, как моей черкесской посадкой и умением носить
горский костюм, отмечал Печорин. Щеголяли трофейным оружием и перенимали манеры – и
близко не имея в виду предательства или смены взглядов. Когда курсанты Ленинградского
артиллерийского училища перешивали пилотки на немецкий манер – их «правильное
понимание политики партии» изменений не претерпевало. Можно отметить определенное
озорство, эпатаж, черный юмор, желание выделиться -но не растление фашистской
идеологией: уж воспитывали в старые времена советских офицеров крепко.
Так в чем же все-таки причина этой тяги?
13. Не было в СССР семидесятых годов более популярного сериала, чем «Семнадцать
мгновений весны». И не было более популярных персонажей, чем Штирлиц и Мюллер. Ну,
Штирлиц – советский герой-разведчик, красавец-рыцарь без страха и упрека. А папа
Мюллер, Мюллер-гестапо – к нему откуда симпатии? Что, дело только в обаянии
сыгравшего его Броневого? Почему фразы главы гестапо разошлись в народе на цитаты? Ум,
ирония, выдержка привлекали? А жестокость и преданность злодейству почему не
отталкивали: почему образ не был воспринят как именно отрицательный?
14. Почему фашисты в кино так хорошо, элегантно, одеты и производят впечатление
частиц мощной, опасной, стройной силы? Эта черная форма, стройнящая фигуру, эти
высокие тульи фуражек с черепами, эти блестящие облегающие сапоги? Солдаты: эта
соразмерная крепость фигур в мундирах, глубокие каски, низкие подкованные (явно
подкованные, по походке видно!) сапоги, засученные по локоть (помесь мясника и
курортника) рукава, безотказные кургузые «шмайссеры» и готовность страшновато,
равнодушно, неотвратимо убивать. А может быть, воин так и должен выглядеть:
беспощадная смерть врагам в эстетизированном обличье?
15. Фашизм для нас восходит к III Рейху, который давно нами повержен и исчез.
Соприкасаясь с ним сейчас, мы имеем дело не с реальным явлением, а с мифом. Миф создан
уже не столько «ими», сколько нами. Подправили в соответствии со своими: социальным
заказом; идеологией; психологией; законами искусства, каковые законы проявляются не
только в литературе и кино, но и в историографии: писаная история весьма зависит от того,
кто ее пишет, его не только сознания, но и подсознания – в историю неизбежно привносится
личное отношение, и в этом ее родство искусству, и увы тут науке, с чистотой ее дело всегда
обстояло не совсем…
16. Одна из сильных и опасных сторон мифа – коррекция идеи побежденного и
канувшего явления. В реальном мире идея являет себя через реалии и тем всегда снижается,
замусоривается, прибегает к осуждаемым средствам, она деформируется и подвержена
дегенерации. Вполне прекрасен в идеале социализм и весьма скверен в реальности.
А вот ежели чего в реальности нет – можно сколько угодно говорить о высоте и
прекрасности идеи. Ну, вроде того, что обожествить можно только мертвого, живой всегда
сильно несовершенен.
Сегодня фашизм официально как идея – символ не просто зла, но зла отвратительного
и кровавого.
А вот если кто-то, по каким-то причинам, вопреки официальной точке зрения и
имеющейся негативной информации, склоняется к фашизму – он имеет дело с идеей, которая
представляется положительной. Реалии прошлого он или отбрасывает, или подтасовывает,
