 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вести к непредсказуемым последствиям. Можно предста-
вить себе, что в нашу эпоху «великих разрушителей» до-
ставляет особое удовольствие быть чем-то вроде метлы, за-
метающей в угол мусор прошлого.
Автор картины, о которой я намереваюсь говорить, на-
шел в себе смелость признать наличие всеобщей и глубо-
кой тревоги и выразить ее в своем искусстве — подобно
тому, как другие отваживались или чувствовали себя вы-
нужденными переводить в зримую форму столь же всеоб-
щую, осознанную или бессознательную волю к разруше-
нию. Для всех этих художников разрушение и распад, при-
водящие к хаосу, стали любимой темой; они предаются ей
со свойственным геростратовой страсти¹ ощущением пре-
восходства, которое не знает страха и не заботится о бу-
дущем. Но совсем иначе обстоит дело со страхом, представ-
ляющим собой признание собственной слабости: он стре-
мится прочь от хаоса, к устойчивой и осязаемой реально-
сти и непрерывности существования, к наполненности
смыслом; одним словом, это тревога, которая стремится
к культуре. Тревога эта есть признание того, что распад
нашего мира вызван его собственным несовершенством,
нехваткой в нем какого-то очень важного элемента, кото-
рый мог бы защитить его от вторжения хаоса; фрагментар-
ному облику прошлого чувство тревоги стремится проти-
вопоставить ощущение полноты, целостности, благополу-
1) В 365 г. до н. э. Герострат разрушил храм Артемиды в Эфесе, стремясь
таким образом обессмертить свое имя (прим. автора).
Рис. 2: «Сеятель огня», картина Э. Якоби
