 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
пружину нравственной борьбы, остановив ее колебания в самом невыносимом по
напряженности состоянии.
Если до преступления Раскольников принужден был строить, жизнь и общение, "болея"
идеей преступления, мнением о нем и его возможной этической оправданности и
психологической выносимости, то теперь он был отягощен фактом совершенного
убийства. Из содержания сознания, от реализации которого возможно было отказаться и с
которым можно было спорить, оно проросло в содержание бытия, с которым спорить уже
нельзя и изъять из жизни нельзя. Но и принять его в жизнь, как показали первые же
психологические реакции на этот факт, тоже нельзя. "Теория" Раскольникова,
претендовавшая на обеспечение его принятия, на придание преступлению смысла, сразу
же обнаружила свою полную психологическую несостоятельность. Эта "теория",
обосновывавшая идею преступления, будучи абстрагированной от существенных пластов
личности своего автора и исполнителя, оказалась неравномощной своей "практике": она
была прорвана реальным поступком, воплотившим идею и тем самым чувственно
столкнувшим ее со всем сложным составом личности героя и этим столкновением
развенчавшим (не на уровне рационального сознания, но на уровне "натуры", по словечку
Порфирия Петровича) претензии теории, точнее, вытекающего из нее "наполеоновского"
идеала, на роль внутренне организующего и "оцельняющего" личность начала. А так как
цельность личности не есть, вообще говоря, естественно данное единство, а есть единство
заданное, активно создаваемое самим человеком, то утрата объединяющего начала
открывает доступ процессам распада и дезинтеграции личности и ее жизни.
Раскольников почувствовал "во всем себе страшный беспорядок". Обрывается временная
преемственность сознания: он понял, что не может "о том же самом мыслить теперь, как и
прежде, и такими же прежними темами интересоваться, какими интересовался... еще так
недавно... В какой-то глубине, внизу, где-то чуть видно под ногами, показалось ему теперь
все это прежнее прошлое, и прежние задачи, и прежние темы, и прежние впечатления... и
сам он, и все, все..." Нарушается общение с самим собой, с людьми, с миром: "Он как
будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего..." [65]
С этого момента начинается переживание героя. В условиях отсутствия новой ценностной
системы, на основе которой можно было бы перестроить личность в целом и тем
разрешить неразрешимые в наличном жизненном мире внутренние конфликты, сознание,
стремясь предотвратить окончательную деструкцию личности, вынуждено прибегнуть к
защитным механизмам. Однако психологическая защита хотя и устремлена к достижению
некоторого единства, но, подчиняясь, как мы уже знаем, "инфантильной" установке,
пытается бороться против сложности не преодолением и разрешением ее, а ее
иллюзорным упрощением и устранением. Нечувствительная к целостной
психологической ситуации; она действует негибкими средствами, отрицательные
последствия применения которых перевешивают его положительные эффекты.
Конкретно, в случае Раскольникова, попытки защитного переживания основного
конфликта не только не разрешают его позитивно, но, втягивая в зону его действия все
новые и новые отношения, порождают целую сеть производных конфликтов, заражая в
конце концов весь душевный организм.
Проследим вкратце ход образования этой сети. До преступления центральный конфликт –
между идеей преступления и совестью – постоянно пульсировал в сознании, это была
непрекращающаяся внутренняя борьба, которая велась всему средствами сознания –
рациональными, бессознательными (первое сновидение Раскольникова),
эмоциональными. Эмоциональная динамика этого конфликта выражалась в возрастании у
героя чувства отвращения к "идее" и к себе как ее носителю по мере принятия все более
