 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Границы экстенсивного развития экономики и промышленности, внешней культуры и
обезличенного образования, ресурсные и экологические напряжения определялись общими
причинами: индивидная основа социального бытия оказалась подорвана. Впервые был
поставлен вопрос: может ли общество найти силы, средства и стимулы для рекреации этой
корневой системы общественной жизни? Достанет ли у него понимания существа и глубины
этого кризиса и хватит ли, собственно, времени на его преодоление?
Однако в своем обыденном поведении люди продолжали и продолжают ориентироваться на
стандарты вещного производства, расширяющегося потребления, на технокомфорт и
технокультуру. Особенно сильны эти силы инерции в странах, «застрявших» по разным
причинам на стадии экстенсивного развития, упустивших возможности для использования
положительных эффектов НТП, но уже испытавших, как наша страна, разрушительные
последствия его воздействия.
Вместе с тем проявились вполне определившиеся тенденции в различных областях
деятельности общества, которые позволяют судить о возможностях преодоления
антропологического кризиса. Речь — не столько о прогнозах, концепциях или теориях,
сколько о конкретных решениях, конкретных формах построения деятельности,
оказывающихся «попутно» стимулами возрождения или формирования личностных структур
социального бытия. Эти тенденции, конкретные схемы и образцы могут постепенно
сложиться в достаточно стройную концепцию индивидной или личностной реконструкции
социальности, а следовательно, и в трактовку черт той антропологической системы
социального бытия, которая может дать силы для преодоления разнотипных по видимости
кризисных ситуаций, имеющих, по сути, единую человеческую основу.
§ 2. Проблема качеств человеческой деятельности
Следует, видимо, начать с того, что «экстенсивная» машинизированная практика и
сопряженная с нею «одномерная» человеческая индивидность выявили свою непригодность
прежде всего в тех сферах деятельности, в которых люди столкнулись с «хорошо»
организованными множествами или системами, будь то экологические комплексы,
информационные структуры, создаваемые самим человеком, или неклассические объекты
науки, наукоемкие технологии, патентный бизнес, «культуроемкие» товары и т.п. Иными
словами, человек столкнулся с объектами деятельности (производства, торговли, познания,
игры), не являющимися в строгом смысле вещами. Ситуация аналогична той, которая
произошла в науке. Если в начале XX в. неклассические объекты представлялись чем-то
экзотическим, чуть ли не фантастическим, то в середине столетия выяснилось: человек со
всех сторон окружен «неклассическими» объектами, а его «классические» объекты-вещи
составляют лишь ближайшее его окружение. Странными оказались не те «неклассические»
объекты, которые не укладывались в рамки обыденного опыта, но сами люди с их
объектами-вещами, с вещными аналогиями, которыми они пытались оперировать как
орудиями объяснения и освоения мира, с их попытками представить себя как вещи особого
рода. Возникла необходимость в новом понимании человека, противостоящего во многом
«классическим» представлениям науки и здравого смысла. XX столетие оказалось
«неклассическим» не только в научно-познавательном отношении, но и в непосредственно
практическом. Оно заставило (и заставляет) пересматривать многие деятельностные,
поведенческие, организационные стандарты, имевшие, казалось, аксиоматический характер.
Экономические кризисы начала века, поразившие развитые капиталистические страны,
заставили пересмотреть концепцию рынка, в частности роль рынка в цикле «производство —
потребление». Тезис о том, что производство диктует законы потреблению становится
непродуктивным, во всяком случае, требует серьезных уточнений и поправок. Рынок
перестал быть абстракцией, он определился как совокупность различных запросов, стоящих
за ними групп и конкретных индивидуальных субъектов. Производство должно теперь
считаться с тем, что оно не заполняет рынок, а работает на удовлетворение конкретных
