 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Пространство для ребенка тоже раскрывается не как физическое, но как пространство
организованной человеческой деятельности, как пространство общения. Вещи, их формы, их
взаимное расположение и упорядоченность — все это бытует в поведении ребенка через его
взаимодействия с близкими, через конкретные человеческие смыслы вещей. Освоив,
«обыграв» эти простые смыслы, ребенок получает возможность проникнуть в скрытые до
поры значения вещей, обнаружить другие порядки их сопоставления, взаимодействия,
употребления, вообще помыслить порядок как нечто отдельное от вещей. Пока же
знакомство с простыми временными и пространственными формами деятельности,
обеспеченное связью ребенка и взрослого, создает исходную «канву» хронотопа.
Развертывание сил и способностей формирующегося индивида на этой основе открывает ему
путь к познанию многомерных отношений реальности.
Можно сказать, нормальный ребенок с самого начала своего личностного развития
оказывается втянут в метафизическое освоение реальности. Вступая в чисто физические,
казалось бы, контакты с вещами, он вынужден осваивать человеческие способы
взаимодействия с ними. Впоследствии он окажется перед проблемой многомерного
истолкования социального и природного процессов.
§ 3. Социальная философия — метафизика человеческого бытия
Метафизическое отношение ребенка к вещи сродни метафизическому отношению к вещам
социального философа. Для ребенка вещь сохраняет тепло человеческой близости, некий
магнетический характер связи человеческих желаний, выполняет роль побуждения к каким-
то действиям, развлечениям, играм. Она «обыгрывается» в различных образах действия и
символических значениях. Стул, к примеру, может оказаться и норой, и замковой башней, и
самосвалом. Сходным образом — в масштабах, конечно, более развитого и
структурированного мировоззрения — для социального философа вещь, помимо своей
прямой функции, может открыться и как инструмент деятельности, и как измеритель
человеческих сил, и как стандарт общения, и, в совокупности всего этого, как
кристаллизация различных социальных связей. И не природной своей материей она здесь
важна, а прежде всего сплетением социальных значений и смыслов, что раскрывается в ней
при соприкосновении с созидательной человеческой деятельностью. Поэтому-то в
социально-философском исследовании речь идет не столько о вещи, сколько о социальной
предметности, о предмете, который в материале вещества, знаков и соответствующих
образов закрепляет и связывает различные социальные значения и человеческие смыслы.
Каждый такой предмет «оживает» лишь тогда, когда включается в текущую деятельность
человека, а через нее вступает в связи с другими предметами и, стало быть, с воплощенными
в них социальными качествами и значениями. Тогда возможно «взаимораскрытие»
непосредственно вещественных и знаково-символических форм предметности, ибо они
оказываются моментами единого процесса осуществления деятельности, ее разделенных и
связных мотивов. Если же предметы из деятельностного процесса выключаются, они
начинают тяготеть к вещественной замкнутости и скрывают многообразие социальных
значений.
Философия до сих пор уделяла недостаточно внимания социальному значению человеческой
предметности. Конечно, предметность как-то учитывалась в трактовках человеческих
взаимодействий, но из этих трактовок обычно выпадало понимание предметов как носителей
социальных качеств и сил, концентрирующих форму и энергию человеческой деятельности,
расширяющих реальные возможности социальных индивидов.
Социальная философия XX в. сфокусировала внимание на знаково-символических аспектах
бытования человеческих предметов, на их способности представлять различные языки,
формы культуры, социальности, знания, духовных связей. Так, например, русский экономист
Н.А. Кондратьев говорил о человеческих предметах как воплощениях духовной культуры,
как пространственно-образных репрезентациях социальных функций [1]. К. Ясперс
