 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
условием функционирования разделенной деятельности общества. Соответствие слова делу
становится общественной проблемой.
Отметим: отнесенность слова к предмету дается совместно-разделенной деятельностью
коллектива. А соответствие слова делу подтверждается его отнесенностью к конкретному
предмету. Общество, побуждая словом индивида к действию, формирует определенную
направленность его воли и способности на предмет. Индивид, воплощая слово в конкретном
действии с предметом, обновляет или подтверждает его социальную значимость.
Слова, включенные в совместную деятельность взрослого и ребенка, помогают младенцу
отделить одни предметы от других и освоить особые действия с ними. Закрепляя разные
звуковые знаки за разными предметами и действиями с ними, ребенок как бы моделирует
свое участие в разделенной деятельности с другими людьми. Детская модель овладения
словом через совместное действие и овладение предметом позволяет судить о некоторых
скрытых чертах становления человеческого сознания.
Слово, живущее в деятельности и общении людей, позволяет уловить многогранность,
«полиполярность» человеческого сознания. Оно указывает на присутствие сознания в связи
знаков и предметов человеческой деятельности. Но тут же оговаривает это присутствие
«двойной» отнесенностью предмета и к потребностям индивида, и к деятельности рода. Оно
указывает на сознание как на индивидуальную способность человека соединить
индивидуальный смысл и социальное значение действия. И тут же подразумевает
общественную необходимость такой способности как средства сохранения социальной
связи. Оно фиксирует определенность сознания, связь его образов с конкретными
предметами и тут же социально обусловливает эту конкретность деятельности.
Конкретность и отвлеченность сознания оказываются естественными формами его бытия.
Человеку жизненно важно связать индивидуальный смысл действия с социальным значением
предмета и скрывающимися за ним связями коллективной деятельности. Ему жизненно
необходимо включить свои конкретные представления в более широкую и потому
отвлеченную, переводимую в план символов и знаков картину социального бытия.
Возможность отвлеченного познания уже заложена в этой ситуации. И, видимо, не следует
ее целиком списывать на функционирование науки. Не следует в этом плане разграничивать
обыденное и научное сознание. Человеческое сознание с момента его формирования укладом
самой что ни на есть обыденной практики ориентировало индивида не только на «близкого»,
но и на «дальнего» (отдаленного деятельностью), не только на непосредственное, но и на
косвенное (сотрудничество, например), не только на конкретное, но и на абстрактное. Более
того, эти дальние, косвенные, абстрактные связи, закрепляясь в запретах, нормах,
категориях, средствах самореализации людей, становились общественно необходимой
основой частных, индивидуальных проявлений человеческой жизни.
Из всего сказанного следует, что рассуждать о сознании человека как об особого рода вещи
непродуктивно и даже вредно. Оно, конечно, является органом жизни человека. Но жизни, не
заключенной в границы его тела, а как раз выводящей силы человека за эти границы: в мир
взаимодействий с силами других людей, с различными формами реализации этих сил в
условиях, средствах и результатах человеческой деятельности. Собственно, жизнь сознания
и есть переход через эти границы, а также через границу только биологических
возможностей человека или только физических качеств предмета. Эти переходы, как мы уже
говорили, могут определяться разными ориентирами: другими людьми, вещами, словами,
прочими знаками и т.д. Подобные «выходы» сознания за рамки телесно-предметных
определенностей имеют, по сути, единый смысл: связать различные аспекты человеческого
существования, отдалившиеся друг от друга в сложном переплетении индивидуальной и
коллективной жизни людей. В «приливах» своих сознание дает связное выражение
расчлененных моментов человеческого бытия. В «отливах» — оставляет предметные,
