 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ней хрупкой и уязвимой, и она всегда угрожала разорваться, если страх женщины приближался по своей
интенсивности к ужасу. Это образовывало собой шизоидное состояние. В продвинутом случае она
оказывалась отделенной от своего тела до такой степени, что вообще переставала чувствовать факт его
наличия. К счастью, столь серьезное состояние диссоциирования от тела длилось у нее недолго. Ей
удалось постепенно восстановить связь между сознательным разумом и телом до такой степени, что
этого оказывалось достаточно для воссоздания ощущения реальности своего физического Я. Но
указанная связь все-таки продолжала оставаться поверхностной, а не глубинной, и это не позволяло
Мадлен почувствовать, в какой мере она ранена и насколько она не в порядке. Под поверхностью эта
взрослая женщина была до ужаса напуганным ребенком.
В повседневной жизни в Мадлен невозможно было разглядеть настолько запуганное создание.
Она была разумной, интеллигентной особой и была вполне в состоянии достаточно хорошо совладать с
обычными будничными событиями, происходившими в ее жизни. Ужас возникал в ней лишь тогда,
когда какое-то сильное чувство проявляло тенденцию выплеснуться на поверхность и вырваться у нее
из-под контроля. Поскольку для того, чтобы защитить себя от подспудно грозящих унижений и
злоупотреблений, она нуждалась в том, чтобы стать более агрессивной, я заставил ее выполнять уже
знакомое читателю упражнение, связанное с нанесением ударов по кровати и громкими выкриками
типа: «Оставьте меня в покое!» Если ее голос возвышался при этом до такой степени, что в нем
прорывался пронзительный визг, она сворачивалась колечком в уголке кровати, принимая
эмбриональную позу, и горько рыдала, словно маленький ребенок, испытывающий форменный ужас.
Требовалось немало времени, прежде чем ее страх рассеивался в степени, достаточной для возвращения
Мадлен к своему «нормальному» Я, так что она могла покинуть мой кабинет хоть с каким-то ощущением
психического здоровья. Плач тоже был для нее весьма затруднительным делом, поскольку любая потеря
контроля над собой повергала ее в ужас. Я убежден, что только моя симпатия, поддержка и призывы
раскрыть свой гнев и в буквальном смысле слова вышвырнуть его наружу позволили ей испытать
сильный гнев, не впав при этом в ужас и не подвергнувшись диссоциации, то есть разрыву с
собственным телом.
Наблюдая за повседневной деятельностью Мадлен, никто не заподозрил бы, насколько сильны
нарушения в ее личности. Она функционировала исключительно «от головы», с минимумом телесных
чувств и ощущений. Однако сексуальные чувства в ней имелись, и многих мужчин влекло к ней. По ее
утверждениям, от контактов с ними она получала наслаждение, и я верю в правдивость этих слов, но
эти ее переживания носили диссоциированный характер в том смысле, что Мадлен не была по-
настоящему связана со своей сексуальностью, которая была у нее ограничена генитальным аппаратом и
реализовывалась без всякой страсти. При рассмотрении поверхностного уровня ее личности Мадлен
выглядела абсолютно зрелой женщиной, но на глубинном уровне это был беспредельно запуганный
ребенок, совершенно потерянный и беспомощный. Женщина, кажущаяся зрелой и взрослой,
присутствовала только на поверхности. При любой реальной глубине чувств вы сталкивались с
перепуганным ребенком. По мере того как сама Мадлен постепенно вступала во все более устойчивый
контакт с этим до ужаса запуганным ребенком в себе, она начала ощущать собственное тело самыми
разными способами - не как вещь, которую она могла использовать, а как личность, которой она
являлась. А испытываемые ею страх и ужас при этом уменьшались.
Принимая во внимание кошмар младенчества Мадлен и те нарушения личности, которые
явились его закономерным результатом, было бы трудно дать приемлемое объяснение сексуальному
наслаждению, которое она испытывала в физическом общении с противоположным полом. Нужно,
однако, понимать, что она представляла собой расщепленную, раздвоенную личность, и ее
сексуальность, равно как и прочие чувства, была весьма поверхностной. Она могла связаться со своей
сексуальностью как выражением ее собственного Я ничуть не в большей степени, чем мог в свое время
связаться я с тем воем, который вырвался из моего горла во время первого сеанса у Райха. Хотя вой
представляет собой интенсивный звук, во мне самом не было ощущения интенсивности чувств.
Аналогично, секс по идее должен быть интенсивным переживанием, но для Мадлен и для всех тех, кому
довелось подвергнуться сексуальному злоупотреблению, он не воспринимается в этом качестве. Любое
злоупотребление маленьким ребенком, любое его унижение, будь то физическое или сексуальное,
которое доводит ребенка до ужаса, ведет к его диссоциированию, отделению от собственного тела.
