проявлениям она была в состоянии функционировать нормально, но всегда пребывала в состоянии
глубокого беспокойства и страха, которые делали ее жизнь почти невыносимой. Маргарет подвергалась
запугиванию со стороны матери даже в возрасте без малого пятьдесят лет, когда она обратилась ко мне
за терапевтической помощью. Свою мать она описывала как женщину холодную, жесткую и
стремящуюся командовать. Способ выживания, выбранный Маргарет в ее ситуации, состоял в том, что
она эмоционально отключилась и вела жизнь почти без всяких чувств. Эта уже не очень молодая
женщина существовала по большей части только в собственном мозге.
У Маргарет наблюдались значительные трудности при попытках целиком погрузиться в ту
печаль, которую, она испытывала. Если она начинала плакать, то чувствовала подступающую тошноту и
была вынуждена останавливаться. Прошло довольно длительное время, пока эти позывы к рвоте
отступили и она смогла начать плакать. Но ее рыдания не носили непрерывного характера. Они были
больше похожи на прерывистые подвывания - напрасные попытки распахнуть свою гортань и
позволить боли вырваться наружу. При обычном разговоре голос Маргарет был тонким, плоским и
«головным». У нее вошло в привычку говорить быстро и безо всякого эмоционального выражения. В
том, что она произносила, был смысл, но отсутствовало чувство.
В стремлении оказать ей помощь я в то время, когда она старалась пронзительно визжать, слегка
надавливал пальцами на боковые части ее горла, чтобы снять или хотя бы облегчить имевшееся там
напряжение. Гортань Маргарет была настолько зажатой, что натуральный визг был почти невозможен.
Но наша совместная работа на протяжении последнего года немного сняла это напряжение. К моему
удивлению, она вдруг, вместо того чтобы, как обычно, стискивать и зажимать горло, распахнула его и
позволила себе испустить полноценный звук. Когда он прекратился, она сказала мне: «Я никогда раньше
не слыхала у себя подобного голоса». Это был голос того ребенка, который все эти годы был погребен в
ее теле.
Дети рождаются невинными и лишенными каких-то запретов или вины применительно к своим
чувствам. Для многих из них в младенческом состоянии блаженства на передний план выступают
радостные чувства. Когда я смотрю на маленьких детей в возрасте от одного до двух лет и вступаю с
ними в зрительный контакт, то вижу, как их глаза загораются, а на лицах появляется выражение
удовольствия или даже восторга. Разумеется, вскоре его почти неизбежно сменит робость или
смущение, но через парочку минут или даже раньше они снова начнут поглядывать на меня в надежде
еще раз ощутить возбуждение и удовольствие от нашего визуального контакта. Потом они снова
отвернутся, но ненадолго. Этой игрой ребенок может развлекаться длительное время, пока я сам не
прекращу ее, потому что в дело вмешаются заботы и обязанности взрослой жизни, которые заставят
меня уйти.
Приходилось мне видеть и взрослых людей, которые загораются от такого мимолетного
зрительного контакта, но у них все это настолько скоротечно и так быстро заканчивается, что иногда
единственное, что успеваешь уловить, - это их чувство стеснения и вины. Однако существует и очень
много таких людей, чьи глаза вообще не в состоянии вспыхнуть, поскольку в них тот внутренний огонь
души, который мы называем страстью, давно и безвозвратно угас. Об этом можно судить по темному
отсвету на дне их глазниц, по печальному выражению лиц, по стиснутым зубам и скованности всего
тела. Они потеряли умение радоваться где-то на заре своего детства, когда их невинность была
вдребезги разбита, а свобода отнята. Сказанное очень хорошо видно на примере Марты. Это была
почтенная особа пятидесяти одного года от роду, мать троих вполне взрослых детей, которая недавно
развелась и впервые пришла ко мне потому, что ее жизнь, как она сама выразилась, оказалась лишенной
смысла. Под этим она имела в виду то, что в ее жизни совершенно не было никакой радости и очень
мало удовольствия. Марта говорила, что всегда чувствовала себя обеспокоенной, и была убеждена, что
это ее нормальное состояние.
При нашей первой встрече я был поражен темнотой вокруг и в глубине ее глаз. В них не было ни
следа какого-нибудь сияния, и в течение всей первичной консультации они ни разу не загорелись, даже
на самый краткий миг. Эта женщина была невелика ростом, но пропорционально сложена. У нее были
оживленные манеры, и, невзирая на горькую складку в районе губ и рта, она вовсе не вела себя как
человек, пребывающий в депрессии. После многих лет нормальной совместной жизни с мужем,
которому она верно служила, тот оставил ее ради другой женщины. Марта приняла развод стоически и
|