 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
продолжала по инерции вести свою пустую жизнь, пока не поняла, что нуждается в посторонней
помощи.
Марта знала о себе, что была постоянно напугана. Она никогда не умела противостоять своему
мужу. После расторжения брачных уз эта женщина потеряла всякое ощущение безопасности, да и до
этого времени она никогда не была самодостаточной и не жила так, чтобы опираться только на саму
себя. Теперь, когда Марта, помимо всего прочего, приближалась к менопаузе, она вдруг посчитала себя
лишенной всяких надежд. Но она не соглашалась признаться себе в возникшем у нее ощущении полной
безнадежности и бесперспективности. И еще: она никогда не плакала. Марта выжила после постигшей
ее катастрофы, но она пополнила собой ряды тех многочисленных в наше время людей, которые в
состоянии вынести все случившееся и выжить, но в их жизни нет ни капли радости.
Я слышал многих людей, произносивших с гордостью: «Я смог выжить». Могу понять и высоко
оценить подобное чувство, если человеку довелось существовать в ситуации, реально угрожавшей его
жизни, скажем, в нацистском концлагере или в другом подобном месте. Но ведь такого рода заявления
распространяются и на вполне сносное настоящее, и даже на будущее. В сущности, произнося нечто
подобное, такой индивид говорит следующее: «Я могу вынести это. Я в состоянии выжить в таких
условиях, когда другие люди окажутся побежденными и погибнут. Я в силах противостоять любым
враждебным или вредоносным нападкам». Но ведь если человек настроил себя не жить, а выживать, то
он и не ждет никакой радости и не в состоянии реагировать на нее. Можно ли ожидать от рыцаря в
доспехах, что тот станет бездумно кружиться в вихре вальса? Такая жизненная позиция, когда человек
все время готовится к встрече с несчастьем или даже катастрофой, не располагает к тому, чтобы
наслаждаться жизнью. Нечего и говорить о том, что те люди, которые сами себя считают выживающими
и спасающимися, на самом деле не ищут никаких удовольствий и не хотят их. Впрочем, хотеть
удовольствия и быть открытым для него - это две совсем разные вещи. Если самым главным в жизни
является выживание, то человек никоим образом не открыт удовольствиям. Если кто-то находится во
всеоружии для отражения возможной атаки, то он, конечно же, не может быть открытым для любви.
Ощущение открытости перед лицом жизни заставляет таких людей чувствовать себя слишком
ранимыми, и страх снова заковывает их в защитную скорлупу.
Марта была у своих родителей самым младшим ребенком из троих детей, причем все они были
девочками. В этом доме царила атмосфера потенциального насилия. Родители все время скандалили,
главным образом из-за денег. Она вспоминала следующий инцидент, имевший место, когда ей было
около пяти лет. Мать с отцом особенно громко орали друг на друга в гостиной, и очередной скандал
завершился тем, что отец вдруг пнул и перевернул кофейный столик с сервизом и был готов перебить на
мелкие осколки всю посуду в китайском будуаре, если бы сестры Марты не остановили его. Сообщая об
указанном неприятном эпизоде, она не упомянула, что сама была сильно напугана случившимся. Я
убежден, что она и не почувствовала страха, поскольку находилась в шоке. Впрочем, по поводу
случившегося она заметила, что «это было весьма неожиданным».
В такой атмосфере Марта ушла в себя и замкнулась. Она рассказывала, что привыкла играть в
полном одиночестве, спрятавшись под обеденным столом, где была надежно укрыта от посторонних
взглядов низко свисавшей с него скатертью. Это укромное местечко она считала своим домиком. Но оно
не было ни храмом, ни крепостью. Марта никогда не чувствовала себя целиком свободной от страха. «Я
жила в состоянии постоянного беспокойства по поводу того, что может произойти, - вспоминала она в
беседе со мной. - В нашем доме не бывало радости или света. Настроение всегда было тягостным,
словно при исполнении трудной и нудной повинности. Преобладала всеобщая тяжкая печаль».
В своем неизменном состоянии дискомфорта и даже дистресса Марта не получала ни от одного
из родителей ни понимания, ни симпатии, ни поддержки. Когда в шестилетнем возрасте ей пришлось
отправиться в школу, это было для нее нечто ужасающее. И что же? Мать привела девочку к школьному
зданию и сразу повернулась уходить, а когда Марта стала плакать и упрашивать ее остаться, та
проигнорировала ее мольбы и все равно покинула дочку. Марта припоминает, что она провела весь тот
первый учебный день стоя где-то в уголке и не переставая плакать.
Меня поразило детство Марты, проведенное ею словно под сенью темной, угрожающей тучи.
Стремление к выживанию диктовало ей, что нужно взять себя в кулак и поскорее отправляться в мир,
поскольку нельзя ведь провести всю жизнь сидя под столом. Едва успев окончить среднюю школу, она,
