лишь тогда, когда он был полностью сломлен и очень сильно рыдал. Зато в течение нашего краткого
периода совместной работы он ни разу не бывал сломлен и не плакал. И вот однажды он сказал мне:
«Вам не добраться до меня и не достать меня. Я ни за что не буду плакать». Его депрессия не отступила,
и по совету своего второго психотерапевта он добровольно лег в больницу. С того момента я его
никогда больше не видел.
Я продолжаю пребывать в незыблемой уверенности, что Джону было очень трудно плакать
чисто физически, но в дополнение к этому у него имелось и сильное сознательное нежелание плакать.
Это было частью защитной системы, сложившейся в его эго. Когда он говорил: «Вам не добраться до
меня», - то также имел в виду, что мне его не сломить. Его мать однажды проделала эту операцию, но
после того как ей удалось заставить маленького Джона заплакать, его сердцевина загрубела до такой
степени, что он научился сопротивляться материнской деспотии и проявлять прямо-таки железную
несгибаемость. Нельзя было не принимать во внимание того, что подобное сопротивление сберегло
цельность его натуры. Если бы матери удалось его сломить, Джон непременно стал бы шизофреником.
Поскольку проявленное им сопротивление дало ему возможность выжить, он вовсе не собирался от
него отказываться. Кроме того, необходимость сопротивляться заставила его навеки принять позу
вызова и неповиновения, которая в то же время не оставляла ему ни энергии, ни свободы для какого-
нибудь действия, доставлявшего удовольствие или носившего созидательный характер.
Обычно я начинаю общение с новичком с работы над телом, предоставляя пациенту
возможность откинуться навзничь на биоэнергетическом табурете и дышать. Это позволяет мне
наблюдать за дыханием и установить качество проходящей по телу респираторной волны. Поза, в
которой пациент находится в этот момент, немного способствует стрессу, а это фактически заставляет
его дышать более глубоко. Однако никогда не случается так, чтобы дыхание новоприбывшего сразу
оказалось настолько полным и свободным, каким оно должно являться. Для того чтобы углубить
дыхание пациента, я прошу его издать громкий звук и удерживать его настолько долго, насколько это
возможно. Почти во всех случаях указанный звук оказывается слишком кратким и плоским. Ограничение
или затаивание дыхания представляет собой средство, с помощью которого человек сдерживается,
чтобы не поддаться своему телу и чувствам, не капитулировать перед ними. Такое «сдерживание» носит
бессознательный характер. Каждый недавно обратившийся ко мне пациент, как правило, верит, что
если он сделает определенное усилие, то даст воздуху возможность выходить более полно и тем самым
удержит испускаемый звук дольше. Я настоятельно призываю его не отказываться от попыток продлить
звучание. Повышенная продолжительность звука позволяет респираторной, или, иначе говоря,
дыхательной, волне достигнуть живота - области, где располагаются чувства. Если звук тянется
достаточно долго, то, как правило, удается услышать, как в голосе появляется нотка печали. Иногда
голос начинает прерываться, и в нем временами слышатся рыдающие звуки. Случается и так, что
пациент вдруг впадает в довольно-таки горькие рыдания. На ранней стадии терапевтического процесса
они никогда не бывают настолько глубокими, чтобы по-настоящему облегчить боль и страдания
человека, но подобное происшествие предоставляет терапевту возможность более детально обсудить с
пациентом его отношение к разным способам выражения печали.
Поразительно, насколько много людей обращаются к терапевту и излагают ему проблемы,
мешающие им нормально жить, но напрочь отрицают при этом наличие у них хоть какого-нибудь
чувства печали. Это особенно справедливо применительно к пациентам, находящимся в депрессии,
которые, все время подавляя свои чувства, оказываются в эмоционально угнетенном или даже
умерщвленном состоянии. Если бы человек, пребывающий в депрессии, мог заплакать, его депрессия
рассеялась бы, поскольку он снова почувствовал бы себя живым.
Однако печаль представляет собой далеко не единственную эмоцию, которую подавляют. Гнев
подавляется в ничуть не меньшей степени. Люди могут проявлять раздражение, впадать в ярость, даже
становиться агрессивными, но им по-прежнему может быть очень трудно испытывать и выражать
чистую эмоцию вроде печали или гнева. Считается, что выражение раздражения или даже ярости не
влечет за собой сколько-нибудь существенного изменения ситуации человека. Это всего лишь
небольшие клапаны для облегчения или частичного снятия напряжения, порождаемого огорчением или
фрустрацией, и их можно сравнить с «выпусканием пара» из перегретого котла. После того как
напряжение разрядилось, человек чувствует себя лучше, но его ситуация на самом деле никак не
|