 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
понимал, что долго подобная ситуация не могла продолжаться. Надо было принимать какое-то решение.
Его новая избранница оказывала на него давление, добиваясь, чтобы Филипп поставил свою прежнюю
партнершу в известность об их взаимоотношениях, но он колебался, не будучи уверенным в себе.
Мучивший его конфликт Филипп описывал следующими словами: «Я знал, что она [речь при этом шла о
его новой подруге] любит меня по-настоящему глубоко. По словам Элизабет, она никогда не
испытывала такого сексуального наслаждения, как со мной. Она разделяла так много моих интересов, и
мы понимали друг друга полностью, причем с полуслова. Сам я мог быть перед нею весьма открытым.
Она хотела быть со мною все время, а не только по выходным, но я ощущал, что в ее личности есть
какие-то властные, но одновременно и иждивенческие замашки. В отношениях с Рут у меня было
гораздо больше свободы. Рут - женщина деловая и вполне практичная, которая знает, как сделать что-то
самостоятельно, а Элизабет совсем не такая. Но я люблю Элизабет. Она восхищает и возбуждает меня в
сексуальном плане, чего никак нельзя сказать о Рут».
Склад личности Филиппа не позволял вести двойную жизнь. Ему требовалось быть открытым и
искренним с обеими женщинами, но он отлично знал, что нанесет Рут глубокую рану, рассказав ей про
Элизабет, и у него никак не поднималась рука сделать это. Филипп лежал в моем кабинете,
запрокинувшись и делая дыхательные упражнения на биоэнергетическом табурете, и мы беседовали с
ним на все эти темы, как внезапно он начал плакать. Ему и раньше во время терапевтических сеансов
случалось слегка всплакнуть, и, по моему убеждению, это помогло ему открыться для своей новой
любви. Когда он плакал в этот раз, то сказал, что чувствует в своем сердце боль, которую связывал со
своими мыслями о Рут: ведь, раня ее, он одновременно причинял боль и себе. Его сердце было разбито
так же, как, по его суждению, будет разбито сердце Рут, если он оттолкнет ее. И тут Филипп стал
плакать еще горше, поскольку внезапно ощутил ту печаль, которую подавлял в себе с детских лет, когда
мать отвергла его сексуальное чувство к ней. Напряжение, постоянно присутствовавшее в его груди и
стеснявшее его дыхание, а также блокировавшее его способность капитулировать перед любовью, все
эти годы служило ему защитой против боли, причиненной в детстве, и против боязни снова оказаться
уязвленным.
Однако для положения, в котором Филипп оказался теперь, не существовало никакого легкого
решения. Он не мог бросить Рут, поскольку был не в состоянии ранить ее и поскольку боялся сам
остаться в одиночестве. Рут находилась точно в таком же положении. Интуитивно чувствуя, что в
жизни Филиппа появилась другая женщина, она была не в состоянии уйти от него. Зная, что их
сексуальная любовь давно истаяла, она время от времени получала с его стороны намеки быть
внутренне готовой согласиться с тем, что ее партнер нуждается в кратковременном послаблении и
какой-то интрижке на стороне. И она, и Филипп все последнее время их совместной жизни пребывали
друг с другом не по любви, а по надобности. Их отношения заключались во взаимозависимости.
Каждый из них нуждался в другом. Филипп, глубоко увязнув в своих взаимоотношениях с Рут, начал
нежданно ощущать, что сейчас его в такой же мере начинают засасывать и отношения с Элизабет. Эта
женщина продолжала давить на него, требуя оставить Рут, и угрожала покончить с их отношениями,
если он не сделает этого, причем на самом деле Элизабет была не в состоянии махнуть рукой на
Филиппа точно так же, как сам он не мог бросить Рут. Постепенно Филипп стал осознавать, что
Элизабет была деспотичной особой, которая в конечном итоге стала бы владеть им точно так же, как это
когда-то делала мать. Филипп стал все более отчетливо понимать, что должен отъединиться от
Элизабет по той же причине, по которой он в свое время стал отходить от Рут, - а именно потому, что
он не был свободен.
Стремление быть свободным стало в этот момент центральной проблемой в терапии Филиппа.
Он наконец понял, что не сможет сделаться свободным человеком - иными словами, человеком,
который искренен перед самим собой, - пока он зависит от кого-то и подчиняется кому-то. Таким
подначальным человеком он являлся и в своей юридической конторе, во многом слишком сильно
полагаясь на своего делового партнера, в котором, по своему убеждению, он нуждался. Таким образом,
невзирая на тот факт, что Филипп вплотную приближался к шестидесятилетнему возрасту, в
эмоциональном плане он продолжал оставаться мальчиком, а не полноценным мужчиной, способным
без чьей-либо помощи прочно стоять на собственных ногах. Эмоциональная зрелость являлась в жизни
Филиппа отсутствующей координатой, и это было подлинной трагедией, по поводу которой он был
