 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
беседе, и придают этому признаку важное значение. В тяжелых случаях ощущается как бы внешняя
«омертвелость» больного. Такое чувство, будто от него исходят особая тишина и вакуум, что может
контрастировать с его глубокими и осознанными высказываниями.
Отрешенность шизоида в беседе иная. Он на дистанции от собеседника за невидимым
«стеклышком». Но там, за этим «стеклышком» чувствуется, пусть причудливая, но «живая», цельная
личность, нередко способная тонко оценивать ситуацию и производимое на других впечатление. Он
яснее чувствует свою нестандартность. Когда шизоид говорит людям что-то нестандартное, то улыбкой,
комментирующей фразой или иным метакоммуникативным способом дает понять, как необычно для
собеседника могут звучать его высказывания. Шизофренику метакоммуникация дается труднее, и он
реже способен показать окружающим, что видит свои странности со стороны.
Часто возникает ощущение, что шизофренический человек вроде бы с нами и в то же время сам
по себе.
Он как бы не чувствует, что на него смотрят, его оценивают. Его поведение идет, не
определяясь реакциями собеседника, «мимо их». Это создает впечатление некритичности при общении.
Во всех проявлениях больного звучит беспомощная разлаженность, которая порой создает у
собеседника ощущение своеобразной симпатичной «милоты» больного. Некоторые психиатры называют
часть своих пациентов не иначе как милые шизофреники. Однако не все больные производят
впечатление милых и беспомощных. Некоторые агрессивно «рычат, как звери», но вместо того, чтобы
напасть и растерзать, неожиданно делают услугу. Или наоборот, когда ожидаешь спокойного и
вежливого отношения, шизофреник набрасывается с бранью и упреками настолько нелепыми, что
скорее удивляешься в ответ, чем сердишься или обижаешься. Порой эти проявления мозаично-
парадоксально соединяются друг с другом.
Все вышеуказанные особенности внешности, экспрессии, поведения (во многом проистекающие
из схизиса) приводят к тому, что больной как бы отделен от окружающего мира и не входит в резонанс с
ним — по этой причине аутизм считается кардинальным признаком шизофрении. Что касается
типичного для шизофрении страха общения с внешним миром, то он встречается не у каждого больного.
Шизофренический человек может быть одновременно интровертом и патологически открытым;
тонким эстетом-интеллектуалом и наряду с этим простым и наивным, как ребенок. В его лице мы
одновременно видим вялость и напряженность, тревогу и апатию. Порой вообще трудно определить
основное выражение его лица, поскольку в нем отражаются несовместимо разные чувства. Часто
больные шизофренией выглядят моложаво (особенно если болезнь началась в детстве), их
телосложению присуща интересная вычурная диспластика. В их осанке, походке нередко чувствуется
вялость, «опущенность».
В отличие от шизофренической, шизоидная парадоксальность объясняется структурой
внутренней гармонии, в соответствии с которой экзотическое крыло бабочки трогает шизоида больше,
чем жалобы на жизнь близкого родственника. Шизофреническая же парадоксальность уходит своими
корнями в абсурд: больной безучастен к гибели матери и при этом переживает, что потерял ненужный
ему спичечный коробок.
Многие больные шизофренией внешне замкнуты, труднодоступны, то есть аутичны, но
шизоидной аутистичности (гармонического движения мысли и чувства, идущего изнутри души) в них
может и не быть. Если же аутистичность имеется, то в расщепленной мозаике вместе с другими
(совершенно неаутистическими) характерологическими радикалами.
Как отмечал Майер-Гросс, при органических заболеваниях мозга в отличие от шизофрении «в
первую очередь распадаются интеллект и память, а аффективная сфера следует за этим распадом
параллельно ему, побуждения же, связанные с чувством симпатии и межчеловеческим раппортом,
никогда не страдают в такой степени, как при схизофрении. Даже в состояниях тяжелого органического
тупоумия, как правило, наблюдается потребность в аффективных отношениях с окружающими, которую
схизофреник, несмотря на его сохраненную в потенции интеллектуальную способность, уже потерял»
/123, с. 71/.
Проникновенно образное различение циклофренической депрессии (МДП) и шизофренической
печали находим у А. Кемпинского. «При депрессии больной как бы погружается в темноту. Он ощущает
себя как бы отделенным от мира черной стеной. Черным представляются прошлое, настоящее и
будущее. Больной, глядя на работающих, развлекающихся, смеющихся людей, испытывает такое чувство,
