 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Видно, что внутренне она охвачена тревогой за дочь, внешне же однообразно тараторит и
рассуждает на далекие от своих страхов темы. Говорит будто не с собеседником, а в пространство, хотя
чувствуется ее внутренняя потребность
в помощи и сочувствии. Налицо гиперопекание дочери,
выплескивание на нее всех своих тревог. При беседе не может выделить главного, «расплывается»,
вместо изложения фактов вдается в ненужные объяснения. На мои вопросы отвечает контрвопросами,
теряет нить рассказа, приходится поправлять ее, чтобы разговор шел в конструктивном русле. Не умеет
«рисовать» словами, чтобы можно было живо, в подробностях представить ситуацию — все тонет в
рассуждениях. Слушая ее, я невольно вспоминал рассказы своих коллег о том, что мамы
шизофренических детей кудахчут и хлопочут, как курицы-наседки, вокруг своих чад, и не понимают
чего-то самого простого в них. Не могут толково и кратко нащупать суть проблемы. В конце концов
некоторых психотерапевтов это обильное беспомощное многословие так раздражает, что возникает
внутренний импульс схватить такую маму за плечи, потрясти, как испорченные часы, чтобы все у нее в
голове встало на место.
Вся эта легкая, но отчетливая разлаженность мышления, экспрессии, поведения непроизвольно
заставила меня профессионально «насторожиться» и в отношении дочки.
Входит Ася. Моя маленькая собачка (пушистый пекинес) по-дружески бросается ей навстречу.
Побледневшая девочка столбенеет, дрожит. Приходится обойтись без знакомства с песиком.
Успокоившись, Ася садится. Почти сразу ощущаю, что передо мной особое взрослое существо, и
соответственно, без скидок на ее детскую внешность веду разговор во взрослом тоне, который ей
прекрасно подходит. На мой вопрос о ее трудностях она грустно, с какой-то стариковской
проникновенностью отвечает, что трудности есть у всех людей и иначе не бывает. Затем мы оба
увлекаемся интереснейшим разговором. Я забываю о техниках активного слушания, а она о времени —
настолько нас охватывает общая волна интереса друг к другу и к тому, что мы обсуждаем.
Тотчас же выясняется и ее реакция на собачку. Она не боится больших собак, они понятны ей
именно как собаки: у них лапы, хвосты, морды — все однозначно собачье. Маленькие, особенно
пушистые и экзотические породы путают ее тем, что похожи на подушку, пуфик, пушистый предмет. И
вдруг та подушка оживает и бежит прямо на нее. Асю от этого пробирает колдовская жуть. Версия мамы
о страхе перед собаками была далекой от реальности. Она полагала, что девочка в детстве напугалась
собак и этот страх еще не прошел.
Затем девочка рассказала о страхе перед врачами, а точнее — перед их белыми халатами. Зачем
нужен халат, тем более белый? Чтобы терапевту послушать сердце, посмотреть горло, невропатологу
постучать молотком по коленке, а психиатру просто поговорить — зачем надевать халат? Странно это.
Про хирургов еще понятно: халат нужен для стерильности, чтобы не запачкаться кровью, но почему
белый? В белом цвете халата нет соков жизни, наоборот, — какая-то сочная бледная безжизненность.
Зачем это нужно людям, почему это их не удивляет? По этой причине ей было неприятно ходить к
врачам. Мама же считала, что Ася боится врачей, так как те часто делают больно.
Также девочка боялась милиционеров и военных, точнее, их униформы. В униформе люди
одинаковые, и это страшно, так как на самом деле все люди разные. Милиционеры или военные,
стоящие небольшой группой среди людей, казались ей чем-то инопланетным. Она считает, что они
могли бы одеваться индивидуально и носить какие-то значки для отличия. Но люди упорно продолжают
жить неестественно, по непонятным для нее правилам. Оттого что для людей это нормально, Асе еще
больше не по себе. По маминой же версии, девочка боялась милиционеров, потому что их все дети
боятся.
Ася также с горечью рассказала мне кое-что из своего прошлого. Ее ставило в тупик стадное
чувство детей. Уже в детском саду она абсолютно не могла понять, почему, когда зовут завтракать, все
дети бегут, расталкивая друг друга локтями, будто им может не достаться еды. Это абсурд: порций на
столе всегда было ровно столько, сколько детей. Ей казалась дикой их манера дружить, которая
выражалась в том, что дружащие старались быть вместе до такой степени, что даже в туалет ходили
вместе. Поговорку «не разлей вода» Ася искренне не понимает. «Для меня дружба не вместе, а что-то
общее, — говорит она, — это общее в чем-то и по поводу чего-то. Это я и считаю быть вместе. Друзей
не может быть много, так как глубина отношений должна быть сконцентрирована в нескольких людях, а
если их множество, то дружба растечется по поверхности. Так уж бывает, что разное можно доверить
