 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
метафорически переживать квазиэнергетические, духовно-психологические способы существования
человека в мире.] на мир.
Почему это служит цели защиты? Потому что и мир, соответственно, оказывает меньше
противодавления.
[Такое динамическое изменение взаимоотношения личности с миром является
типичным для шизофрении.] Но отказ от прежней духовно-психологической ориентации с ее высокими
претензиями, в которые было вложено много эмоциональной энергии, очень непрост. Переход в иную
манеру существования, более бедную с точки зрения Светы, может быть совершен лишь через слезы,
боль, нравственный протест, ламентации и истерики. Этот переход будет удачным, если больная
сможет породниться с более тихим, внешне скромным способом духовного бытия. Случится ли так?
Думаю, что никто не сможет сейчас дать ответ. Я, со своей стороны, ненавязчиво помогал ей жить по-
иному. Прежний проект бытия требовал изменений, так как в нем скрывались ростки психотики. Итак,
проблемой выработки иного проекта бытия я, пожалуй, и закончу свой рассказ. Этот последний пункт
высвечивает взаимосвязь духовной позиции и психологических проблем — тот перекресток, где
духовная и психиатрическая помощь вынуждены встретиться. Статья описывает психотерапевтическую
работу в 1984—1987 гг. Это был мой первый большой психотерапевтический случай.
* * *
Имея в виду работу, описанную в статье, вспомним чеховский рассказ «Черный монах». По всей
видимости, главный герой рассказа магистр Коврин заболевает парафренией (см. часть 2, глава 4.7). Его
посещает видение черного монаха, с которым он ведет философические беседы. Монах глубоко
понимает магистра, «как будто подсмотрел и подслушал его сокровенные мысли». Монах убеждает
Коврина, что тот является избранным человеком, служащим вечной правде, разумному, прекрасному,
божественному. Коврин счастлив вдвойне: беседам с монахом и женитьбе на духовно близкой ему
девушке. У него сложились теплые отношения со своим тестем, садоводом Егором Семенычем. Садовод
уповает на то, что передаст Коврину свой удивительный сад, и тот будет его беречь. Однако Коврин в
своем философическом подъеме несколько выше, чем земные дела. И вот, наконец, жена догадывается,
что он болен, он и сам как будто это понимает, и за дело берутся доктора. После лечения явления монаха
прекращаются, Коврин живет тусклее, в нем нарастает раздражение и апатия к жизни. Умирает тесть, и
погибает его роскошный сад, так как в нем хозяйничают чужие люди. Конец рассказа трагически
пронзителен и просветлен: Коврин умирает, но к нему возвращается черный монах, светлая память о
молодости и любовь к девушке.
Какой же видится гипотетическая психотерапевтическая помощь магистру Коврину? Примерно
такой, как и Свете. Необходимо было бы войти в психотические переживания Коврина. Во-первых, для
того, чтобы поддержать его праздничные встречи с монахом, помочь ему творчески выразить
содержание их бесед. Во-вторых, помочь Коврину более совершенно жить в двух планах —
психотическом и реальном — так, чтобы окружающие не догадывались об этом, и чтобы его поведение
в жизни носило адекватный и рассудительный характер, что в случае парафрении вполне возможно. И
самое главное, как это было в случае со Светой, нужно было бы постараться стать «доверенным лицом»
Коврина в его беседах с монахом, быть может, даже участвуя через Коврина в разговорах с его
галлюцинаторным образом — что возможно, если тонко действовать в духе гештальт-терапии. И вот
тогда могла бы открыться возможность «соавторства» в его бреде. Я попытался бы вывести
философские беседы с монахом на обсуждение необходимости беречь и сохранять удивительный сад,
как часть высокой земной миссии Коврина, неотделимой от его божественной избранности. Тогда
Коврин мог бы совместить философическое творчество с заботой о саде, и не было бы еще одной
трагедии: чужие люди не сгубили бы сад тестя. Дело в том, что практичный синтонный Егор Семеныч
любил сад больше самого себя, и его садоводство — также достойное творчество, которое
несправедливо принижать перед творчеством магистра. Свои надежды на успех в этой психотерапии
основываю на том, что перед смертью сам Коврин «звал сад с роскошными цветами» как символ своей
прекрасной молодости и счастья.
