 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
страсть смыкается с ней по форме, но страсть игры — чистейшая в своем роде.
Лучшей аналогией здесь могли бы послужить первобытные культуры, которые
описываются как замкнутые на самих себе и лишенные воображаемого относительно
остального мира — не имеющие о нем никакого представления. Но дело в том, что остальной
мир существует лишь для нас, а замкнутость этих культур, далеко не будучи рестриктивной,
просто обусловлена иной логикой, которую мы, увязшие в воображении всеобщего, способны
теперь понимать только в уничижительном смысле, в качестве урезанного, по сравнению с
нашим, горизонта.
Символическая сфера этих культур не знает никакого остатка. Но игра тоже, в отличие от
реальности, есть нечто такое, от чего не остается абсолютно ничего. В ней нет истории, нет
памяти, нет внутреннего накопления (ставка непрестанно растрачивается и обращается, по
тайному правилу игры ничто не экспортируется из нее — в форме прибыли или "прибавочной
стоимости"), поэтому внутренняя сфера игры не знает никакого остатка. Но мы не можем
даже сказать, что нечто остается вне игры. "Остаток" подразумевает нерешенное уравнение,
неисполнившуюся судьбу, некий вычет или вытеснение. Но уравнение игры всегда решается
до конца, судьба игры всякий раз исполняется, не оставляя никаких следов (в этом ее отличие
от бессознательного).
По теории бессознательного, некоторые аффекты, сцены и означающие бесповоротно
утрачивают возмож-
236
