 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
концепцию, как "священное", "сакрум". С одной стороны, связь между
сакральным и религиозным несомненна; все, связанное с религией, сакрально,
это составляет самую суть сакральности. С другой стороны, мы знаем, как
часто пытаются объявить священными определенных людей, институции или
обычаи, которые не имеют ничего общего с религией. Эти попытки зачастую явно
тенденциозны. В подлинно сакральном главное - это некий запрет, который
тесно связан с религией. Сакральное - это нечто такое, чего нельзя касаться.
Сакральный запрет имеет, как правило, очень сильную эмоциональную окраску,
но лишен какого бы то ни было рационального обоснования. Почему собственно
инцест, то есть совокупление с собственной дочерью или сестрой, является
таким страшным сексуальным преступлением в сравнении со всеми другими
сексуальными актами? Нам объясняют, что все наши чувства якобы восстают
против такого поступка. Но это означает всего лишь, что запрет должен
приниматься без рассуждении, что мы не знаем, как его объяснить.
Легко доказать, что предлагаемые нам "объяснения" иллюзорны. Тот самый
инцест, который якобы оскорбляет все наши чувства, некогда был общепринятым
обычаем, можно даже сказать - священной традицией в правящих семьях Египта и
других стран. Фараоны женились, прежде всего, на своих сестрах, и преемники
фараонов, греческие Птолемеи, без всяких колебаний следовали их примеру.
Таким образом, на Востоке инцест - в данном случае, между братом и сестрой -
был прерогативой, запрещенной лишь для простых смертных и зарезервированной
для царей, этих богов в земном обличье. Мир греческих и германских мифов о
богах и героях тоже не исключает таких инцестных связей. Можно даже
предположить, что жгучая озабоченность "родословной" среди современной
европейской аристократии является остатком этой древней привилегии, и мы
видим, что в результате кровосмешения, продолжавшегося в высших социальных
кругах многие столетия, все коронованные персоны Европы принадлежат
фактически к одной семье.
Существованием инцеста богов, царей и героев опровергается и
"объяснение" страха перед инцестом биологическими причинами, то есть
интуитивным "пониманием" опасности кровосмешения. Если мы и сегодня не знаем
в точности, существует ли такая опасность вообще, то что говорить о
первобытных племенах, наложивших некогда этот запрет?
Наша реконструкция происхождения религии требует от нас иного
объяснения. Страх перед инцестом попросту служил подкреплением закона
экзогамии, который отражал волю Отца и сохранился после его смерти. Именно
отсюда идет сила его эмоционального влияния и невозможность рациональной
мотивировки, короче - его "сакральность". Я готов предсказать, что
дальнейшие исследования других сакральных запретов дадут тот же результат:
все "сакральное" первоначально было ничем иным как сохранившейся волей
первобытного Отца. Такое толкование проясняет, кстати, и двусмысленность
самого слова "сакральное". Ведь "сакер" означает не только "священный",
"благословенный", но и нечто такое, что переводится как "заклятый",
"неприкасаемый". Двусмысленность эта отражает амбивалентность отношения
сыновей к Отцу. Его воля навязывала безусловное почитание и одновременно
вызывала судорожный трепет, поскольку требовала от сыновей болезненного
подавления их инстинктов. Теперь мы понимаем скрытый смысл претензии Моисея,
что он "освятил" свой народ, введя обычай обрезания. Обрезание - это
попросту символический суррогат кастрации, то есть наказания, которым
первобытный Отец в полноте своей власти угрожал сыновьям; евреи, приняв этот
символический обычай, продемонстрировали, что готовы подчиниться воле Отца,
хотя это и означало для них мучительную жертву. Таким образом, обрезание
действительно имеет все черты "священного", "сакрального" обычая.
Возвращаясь к этике, мы можем теперь сказать, что в то время как часть
наших заповедей вполне рационально объясняется необходимостью отделить права
коллектива от прав индивидуума, права индивидуума от прав коллектива и права
одного индивидуума от прав другого, все прочие этические запреты, которые
представляются нам сегодня загадочными, величественными и - почти мистически
- самоочевидными, обязаны своим происхождением - воле отца, окаменевшей в
виде религиозных предписаний.
