 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
внушительных. В число этих недостатков входят нормы, ставящие во главу угла достижение
экономического успеха, что нередко происходит в ущерб личной удовлетворенности и близости с
семьей. Так как для миллионов мужчин экономический успех недостижим, они могут компенсировать
несостоятельность в этой сфере, преувеличенно выставляя напоказ другие аспекты мужской роли, часто
в ущерб себе и окружающим. Мейджерс и Биллсон (1992), отмечавшие негативное влияние
американского критерия успешности на чернокожих американцев, и Бли (Blea, 1992), писавший о том
же, но применительно к сообществу американских мексиканцев, предлагали включить в понятие
успешности принадлежность к сообществу, семейную привязанность и хорошее здоровье. Такое
понимание облегчит жизнь всем мужчинам и обществу в целом, так как демографический рост,
сокращение числа престижных рабочих мест, ослабление сообществ и механизация все более
затрудняют для мужчин завоевание высокого экономического статуса и соответствие роли «кормильца»
в семье.
Нормы, требующие от мужчин ограничения эмоциональности, также создают массу проблем,
увеличивая психологическое напряжение, ухудшая интимность в паре и снижая чувствительность
мужчин к боли, которую они причиняют окружающим. По данным Левант (Levant, 1992), среди мужчин
очень часто встречаются легкие формы алекситимии. Согласно Килмартину (1994), алекситимия
возникает, когда человек, который постоянно ведет себя так, как будто у него вообще нет чувств, в
конечном счете теряет способность распознавать и выражать чувства. К сожалению, мы не располагаем
точными данными относительно того, сколько процентов мужчин и в какой степени затронуты этим
расстройством.
Левант (1992) считает, что в настоящее время мужская роль переживает глубокий кризис,
спровоцированный переменами в обществе. Традиционные мужские способы проявления заботы
(например, финансовое обеспечение семьи) не ценятся так высоко, как прежде, а вместо этого от
мужчин ожидается забота о детях, выражение нежных чувств — поведение, выходящее за границы
традиционной мужской роли и требующее навыков, которыми мужчины не обладают. Следовательно,
мужественность необходимо подвергнуть реконструкции, цель которой в том, чтобы сохранить все
хорошие аспекты, относящиеся к роли, и исключить устаревшие и нефункционирующие части. «Новый»
мужчина будет:
"...сильным, уверенным в себе и надежным. Он будет демонстрировать заботу, стремясь к людям,
делая для них что-то и решая их проблемы. Он будет умело решать проблемы, в чем ему поможет
настойчивость. Он будет логичен, а в жизни будет руководствоваться моралью. Но ему не будут чужды
и эмоции. Он будет придавать большое значение своей эмоциональной жизни и ценить способность
выражать свои чувства словами... Он будет понимать эмоции других и научится читать их малейшие
нюансы. Он будет великолепно совмещать работу и любовь. Он станет лучше как муж и любовник,
потому что сможет испытывать настоящую радость от близости и предпочтет ее однобокому влечению.
Он будет таким отцом, о каком когда-то сам мечтал" (Levant, 1992, р. 387).
Пока остается неясным, есть ли уже какой-нибудь прогресс в движении к этой новой мужской
роли. Отклонение от женской роли воспринимается обществом относительно более спокойно, чем
отклонение от мужской. Например, Мартин обнаружил, что люди гораздо сильнее беспокоятся по
поводу мальчиков, играющих в девчоночьи игры, чем по поводу девочек-«сорванцов» (Martin, 1990).
Или, как писал Майерс, женщине проще стать доктором, чем мужчине — нянькой; замужняя женщина
может выбирать, работать ей или нет, тогда как мужчину, решившего стать «домохозяином», считают
просто лентяем, отлынивающим от работы (Myers, 1990). Принимая во внимание то, что мужские роли
обычно имеют более высокий статус, вполне возможно, как считает Фейнман, что попытки женщин
приблизиться к более ценным мужским ролям легче понять и принять, чем стремление мужчин к менее
ценным женским ролям (Feinman, 1981).
Есть основания полагать, что люди хотят изменений в традиционных мужских нормах. Томпсон
и Плек (Thompson & Pleck, 1986) обнаружили, что молодые мужчины признавали существование
традиционных мужских норм, но не высказывали радикального согласия или несогласия с ними.
Мужчины от 16 до 88 лет, обследованные Бурн и Лэвер (Burn & Laver, 1994), также продемонстрировали
