 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
72
интеллект от своей жизни и полностью отдает себе отчет в зыбкости всяких установленных
обществом категорий, будет стремиться к такой моральной и политической позиции, которая не
потребует от него безнадежного самоограничения рамками отдельных
категорий и совершенно
серьезного к ним отношения. Иными слова ми, он будет критически подходить ко всем
социально приписываемым идентификациям, включая свою собственную.
Та же самая логика вполне применима и к проблеме гомосексуализма. Общепринятое
сейчас на Западе отношение к гомосексуальности, поддерживаемое общественными нравами и
законодательством, основывается на допущении, что сексуальные роли заданы от природы и что
один вид сексуальных отношений нормален, не разрушает здоровья, а, наоборот, желателен,
другой же ненормален, наносит вред здоровью и, следовательно, отвратителен. Социологическое
понимание вынуждено поставить под сомнение такое допущение. Сексуальные роли
сконструированы с той же эфемерностью, которая присуща всей фабрике социального
производства. Исследования сексуального поведения в разных культурах настойчиво
свидетельствуют о едва ли не бесконечном разнообразии того, на что способны люди в
организации своей жизни в этой сфере. То, что считается нормой и зрелостью в одной культуре,
расценивается как патология и отставание от нормального развития в другой. Такой релятивизм в
понимании сексуальных ролей, разумеется, не освобождает индивида от по иска собственного
способа морального оправдания. Но считать свой способ единственно приемлемым - значило бы
опять скатиться к «дурной вере». Например, можно полностью осознавать относительность и
зыбкость того, как люди организуют свою сексуальность, и, тем не менее, полностью
ограничиться рамками собственного брака. Такое самоограничение не нуждается ни в какой
онтологической подоплеке. Оно побуждает действовать в рамках сделанного выбора и не искать
оправдания в природе человека или особом императиве.
С точки зрения функций общества, преследование гомосексуалистов - такая же «дурная
вера», что и расовые предрассудки, и расовая дискриминация. В обоих случаях устойчивость
зыбкой самоидентификации обеспечивается контримиджем презираемой
группы. Как показал
Сартр в случае с антисемитом, самолегитимация достигается ненавистью к тому ярлыку, который
приклеивается оппоненту. Белый презирает негра за то, что он черный, и в самом презрении
укрепляет свою самоидентификацию. Точно так же достигается подтверждение собственной
мужественности, когда брезгливо плюют в сторону гомосексуалиста. Если современная
психология что-нибудь и доказывает, так это синтетический характер мужественности homme
sexuel moyen, напоминающий склонного к эротике Бэббита, которому нравится играть роль
Торквемады в преследовании сексуальной ереси. Не нужно быть тонким психологом, чтобы
заметить, какой леденящий душу ужас скрывается за грубоватыми манерами такого типа
мужчин. «Дурная вера» в акте преследования имеет те же корни, что и любая другая, - бегство от
собственной свободы, в том числе от той страшной свободы (во всяком случае, страшной для
преследователя) желать мужчину или женщину. И вновь было бы наивно утверждать, будто
социологи принципиально неспособны к подобной неаутентичности. Однако мы снова будем
утверждать, что социологический взгляд на эти феномены будет подчеркивать их относительный
характер и в то же время указывать на необходимость гуманистического подхода к ним.
Социология скептически отнесется к любым попыткам предложить концептуальный аппарат, с
помощью которого общество могло бы причислять одни формы бытия людей к свету, а другие - к
тьме (в том числе и современную модификацию такого аппарата, отождествляющего «темноту» с
патологией). Социология будет способствовать осознанию того, что все люди ведут неравную
борьбу за возможность внутри короткого промежутка времени, который им принадлежит, самим
определять находящуюся под постоянной угрозой и оттого еще более ценную для них
самоидентификацию.
Смертная казнь может служить парадигмой, историческим
примером сочетания «дурной
веры» и бесчеловечности, ибо каждый шаг этого жестокого процесса, все еще практикуемого в
Америке, является актом «дурной веры», в которой социально сконструированные роли служат
оправданием личного малодушия и
жестокости. Прокурор вместе с присяжными и судьей
притворяются, будто они подавляют чувство сострадания, выполняя свой
суровый долг. В
разыгрывающейся в зале суда драме рассмотрения дела о смертной казни каждый, кто готовит
верную расправу
над обвиняемым, вовлечен в акт обмана. Обман состоит в том,
что каждый
действует не как индивид, а как носитель приписанной ему роли в здании юридических фикций.
Это притворство
доводится до финальной части драмы, т.е. до казни, в которой
все - и те, кто
