 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
безжизненность, сквозь кажущееся отсутствие изменений, сквозь поражения и утрату
оснований, сквозь бесконечные детали жизни как процесса.
Моя роль в основном заключалась в том, чтобы подчеркивать важность эмоциональных
реакций Кейт, в том, чтобы помочь ей распознать свой страх перед этими реакциями и
потребность отгородиться от них, я убеждал ее в том, что иметь эмоции — не то же самое,
что полностью зависеть от них, и в качестве примера раскрывал свои собственные эмоции.
Временами Кейт робко и осторожно начинала раскрывать свои собственные чувства по
поводу событий, с которыми сталкивалась. Она редко допускала возникновение каких-либо
чувств относительно меня или того, что происходило в кабинете, цепляясь за
представление о том, что мы бесстрастные ученые, работающие над интеллектуальной
задачей. Однако она осторожно открывала свое внутреннее осознание.
Кейт сама охарактеризовала свою жизненную позицию, когда говорила, что внутри у
нее словно камень. Кейт Маргейт пыталась отрицать свою человечность, стремилась стать
ледяной статуей, неподвижным камнем, вместо того чтобы быть мягким, уязвимым,
изменчивым созданием из плоти и крови. Она боялась узнать о своей изменчивости и
предпринимала отчаянные шаги, чтобы отрицать это. Особенно Кейт нуждалась в том,
чтобы избегать любых эмоциональных контактов с людьми: она верно чувствовала, что это
приведет к изменениям. Самое сильное влияние, которое может изменить человека, —
любовь к другому человеку.
19 ноября
Борясь со своей боязнью эмоций и двигаясь по направлению некоторой связи с людьми,
Кейт пережила опыт, который произвел на нее большое впечатление и существенно
изменил наши отношения.
В то время Кейт была неприступной женщиной. Она по-прежнему неохотно занималась
терапией, рассматривала ее как неприятную медицинскую процедуру, принимала ее
решительно, но равнодушно, стремилась покончить с этим неприятным делом как можно
скорее. Она вела себя настолько формально, что казалась пародией на саму себя. Она
работала со мной почти год и все еще не желала говорить мне “Джим”, предпочитая
осторожное “доктор Бьюдженталь”.
Сегодня Кейт рассказывала о посещении детского отделения больницы — это было
связано с ее работой. Находясь в больнице, она, к своему удивлению, разговорилась с
сильно искалеченным, но очень умным ребенком. Позже в кабинете она рассказала мне об
этом разговоре.
— Вы должны понимать: я вообще не люблю детей, и, вероятно, мне следует признать,
что обычно я чувствую себя среди них неловко. Когда эта маленькая девочка въехала в
кабинет на своем инвалидном кресле, моим первым ощущением была досада. Мне
необходимо было многое сделать и не хотелось, чтобы меня прерывали. Вероятно, я
кажусь вам ведьмой из диснеевского мультфильма, но я действительно не думаю, что дети
так уж приятны и интересны. Обычно их ум неразвит, они интересуются только своим
собственным миром, и они часто невнимательны и неряшливы. Я обычно всего этого не
рассказываю, но вы должны знать, чтобы понять, каким необычным был для меня этот
опыт.
— Кейт, ваши слова звучат так, как будто вы говорите не о своем собственном опыте, а
о каком-то странном существе, которое препарируете.
— Вы все время говорите мне подобные вещи и, вероятно, считаете, что должны это
делать, но я не понимаю, какую пользу вы можете мне этим принести. В любом случае, я
не хочу сейчас отвлекаться. Я говорила вам об этом ребенке... — она была холодна и
невозмутима.
— Я не хочу слышать о ребенке. Я хочу услышать о вашем опыте, — перебил я. Мне
бросили вызов: давай, Бьюдженталь, отвечай на него.
— Да, конечно. Я расскажу вам о своем опыте как можно лучше, учитывая все
обстоятельства. А теперь не будете ли вы любезны выслушать меня? — резкая манера не
была необычной для Кейт, но сегодня она, казалось, проявилась еще больше.
— Продолжайте, Кейт, — уступил я. Она бросила мне вызов, я знал, и у меня было
искушение подчеркнуть это, но скорее в моих интересах, чем в ее.
