 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
накидываю халат, брожу вокруг, словно ищу чего-то, но не знаю, что я ищу. Хм-м. Вернее,
знаю. Себя. Я ищу себя, но не уверен, что узнаю себя, если найду...
— Вы говорите так, как будто ищете какую-то физическую, осязаемую вещь, как будто
вы могли бы заглянуть в кухню и внезапно обнаружить свое Я на обеденном столе, где вы
его оставили, а потом забыли.
— Да, знаю. Хм-м. Но на самом деле я знаю, что это не так. И все же я не знаю, чего я
ищу. Я знаю только, что не смогу по-настоящему успокоиться, пока не найду это. Даже
сейчас, когда я снова работаю полный день, передо мной все еще возникают вопросы,
когда я меньше всего их ожидаю. И затем меня прошибает холодный пот, и горло
перехватывает...
__________
Когда Лоренс покинул офис, я подумал о том, что та вещь, которую он так безнадежно
ищет, находилась вместе с нами в кабинете, но он не мог видеть ее. Его бытие выражалось
в самом факте нашего разговора, в его увлечении нашей совместной работой, в его
невысказанном, но очевидном убеждении, что он в конце концов обнаружит свое Я. Его
бытие состояло не в содержании, а в процессе его разговора, в его постоянных усилиях и в
вере в нашу работу.
26 января
Временами Лоренс отодвигал все заботы о своих страхах на задний план и погружался в
работу, что было для него привычным способом бегства. Работой он мог усыпить свои
дурные предчувствия, заставляя других относиться к нему так, чтобы это подтверждало его
существование.
Я постоянно обращал внимание на зависимость Лоренса от своей занятости и
потребность производить впечатление на людей, чтобы переживать свое собственное
присутствие как отражение в них. Я вновь и вновь пытался помочь ему понять, что его
работа и успех у окружающих — как бы они ни были приятны — не могут дать ему прочного
ощущения своего собственного бытия, которое он так настойчиво искал. Он стал
наркоманом, которому требуются эти “дозы”, чтобы выжить; он не верил, что может
обойтись без них.
Но постепенно, следуя вместе со мной по пути этих отступлений, на которые он до сих
пор полагался, Лоренс начал мобилизовывать свое мужество, стал смотреть прямо в глаза
своему страху, и теперь появился уже новый Лоренс. Этот новый Лоренс был менее
педантичным, менее цветисто выражался; стал более искренним, чаще чувствовал
подлинное счастье, подлинную печаль или подлинный гнев. Вошел в более тесное
соприкосновение с пульсом своей жизни и по-настоящему начал узнавать свое внутреннее
переживание.
Он несколько минут молча лежал на кушетке, занятый разными мыслями, выражение
его лица все время менялось. Каким-то образом я почувствовал, что он думает о себе в
равнодушной, объективирующей манере. Вместо того, чтобы открыть себя потоку своей
внутренней жизни, он рассматривал свое Я и рассуждал о нем. Я не мог сказать, каким
образом прочитал его мысли, но был уверен, что моя догадка верна. Я уже собирался
сказать ему, что я чувствую, что он имеет обратную связь с моим восприятием, но прежде,
чем я успел сделать это, Лоренс заговорил таким голосом, который я определял для себя
как “административно-деловой”:
— В моем бизнесе всегда важно создать впечатление, что все идет по-вашему и вы не
нуждаетесь ни в чем и ни в ком. Хм-м. Как раз вчера была встреча и... — он внезапно
запнулся.
Отчуждение Лоренса стало теперь очевидным, и я решил обратить на это внимание.
— Я заметил, что вы говорите во втором лице. — Почти всегда внутреннее чувство, Я,
выражает себя в первом лице единственного числа.
Его ответ удивил меня внезапной вспышкой раздражения.
— Черт, первое лицо или второе, не имеет значения. Дело в том, что люди не хотят
вкладывать десятки или сотни тысяч долларов, если вы — или я, если вам так больше
нравится — кажусь им... Ну, вы понимаете, что я имею в виду.
— Что вы имеете в виду? — невозмутимо переспросил я.
