 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Если бы вы привели себя в порядок, вы бы были как ваш гипотетический декан, без тени
колебания разрешающий все проблемы.
— Звучит довольно зловеще, — усмехнулась Дженнифер.
— Но именно таков тот образ, на который вы равняетесь и который вы стремитесь
обрести. Это правильный человек, а себя вы наверняка рассматриваете как
“неправильную” личность.
— Да, да. — Трезво и резко. — Я всегда чувствую: если бы только я могла быть такой,
какой должна быть, у меня бы не было всех этих колебаний. Знаю, моя мать была такой.
Она казалась такой спокойной и безмятежной. Я ненавидела ее за это, но в то же время
любила и восхищалась ею. Но ее ничто не могло по-настоящему тронуть.
— Включая и вас?
— Включая меня, — произнесла она печально.
4 декабря
— Джим, кажется, вам известно, что вы очень помогли мне в моей работе. Теперь у
меня в два раза больше трудностей в принятии решений. — Прошло около недели со
времени той беседы с Дженнифер, которая описана выше. Молодая женщина лежала на
кушетке в своей характерной позе, подогнув под себя одну ногу. Это было таким
контрастом с образом формальной дамы-декана, что я про себя улыбнулся. Сейчас ирония
ситуации состояла в том, что она просила о помощи, но не отдавала себе в этом полного
отчета.
— Кажется, вы довольны возрастанием трудностей, — я был осторожен, но предполагал
сказать больше.
Нога выпрямилась, и ее голос изменился, стал трезвее.
— Я вовсе не довольна. Во всяком случае, не думаю. — На лице Дженнифер отразилась
внутренняя работа. — Ну, может быть, в каком-то смысле. Думаю, мы напали на след того,
что лежит в основе моей раздражительности и головных болей, и этот прогресс мне
нравится. С другой стороны, мне в самом деле неприятно всякий раз, когда приходят
студенты, потому что происходит некоторое размывание правил.
— Звучит так, как будто существует какая-то связь между головной болью и
проблемами, связанными с выполнением правил, — заметил я задумчиво и мягко.
— Да, я тоже это заметила, — она насторожилась и заинтересовалась. — Быть может,
правила заставляют меня думать о матери и о всех ее правилах...
— Дженнифер, это вполне вероятно, — перебил я ее. — Однако вы снова превращаете
все в проблему, требующую решения. У вас появилась новая теория, и вы будете
исследовать свою жизнь, чтобы доказать ее, а затем окажетесь ни с чем, так и не узнав,
действительно ли это правда или только логическая возможность.
— Вероятно. Но разве не лучше иметь хотя бы какую-то идею о том, откуда берется
головная боль?
— Конечно, это хорошо, но вы путаете абстрактную возможность определенной модели
с тем, что действительно проживаете. Предположим, вы неожиданно просыпаетесь утром в
Сан Франциско и не можете вспомнить, как там оказались. Затем, увидев в окно самолет,
решаете, что прилетели из Лос Анжелеса. Конечно, вы могли прилететь, но могли приехать
и на поезде, и на машине или даже приплыть на корабле. Только ваша память, ваш
внутренний опыт могут подтвердить, что вы воспользовались именно этим средством, а не
другим. Никакие рациональные заключения о сравнительной стоимости разных видов
транспорта, требуемом времени и тому подобном не дадут вам такой уверенности, как
контакт с вашим внутренним опытом.
— Я уверена, что все это так, но никогда не знаю наверняка, что представляет собой
мой внутренний опыт. То есть иногда это довольно ясно, но чаще всего — нечто вроде
тумана.
— Этот туман отчасти создается вашим собственным теоретизированием по поводу
самой себя; вы заменяете им подлинное присутствие внутри самой себя.
— Возможно. Интересно, почему я так много этим занимаюсь? Должно быть, это связано
с тем, что моя мать всегда спрашивала: “Так почему ты это сделала?” Мне казалось, у меня
на все должны были быть уважительные причины.
— Как сейчас.
