 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Такое состязание обычно оканчивается тем, что каждый из соперников чувствует
бесплодность своих усилий, но ошибочно приписывает ее сопротивлению другого, не
понимая подлинной природы проблемы. Если я выигрываю в этой игре, то перестаю себя
чувствовать бессильной и рассерженной жертвой. Если проигрываю — чувствую гнев и
стыд. Короче говоря, это ситуация, в которой невозможно выиграть. К сожалению, в ней
пребывает слишком большое количество семейных пар.
Когда Дженнифер смогла принять на себя ответственность за свои отношения с мужем
(а он перестал пытаться доказать ее вину), они обнаружили, что могут относиться друг к
другу как партнеры, пытающиеся установить удовлетворительные отношения, а не как
противники, пытающиеся обыграть друг друга. Конечно, они не пришли к согласию в
одночасье и не установили его раз и навсегда, но они разорвали порочный круг
несогласия — обвинения — вины — чувства обиды — нового несогласия — новых
обвинений...
Дженнифер завершила терапию, но ее профессиональные проблемы сохранились.
Терапия их не решила. Однако то, чего добилась терапия, очень важно. Она помогла
Дженнифер признать, что вполне нормально для нее расстраиваться, испытывая конфликт
между правилами, с одной стороны, и индивидом — с другой. Раньше, когда Дженнифер
переживала такой конфликт, она чувствовала, что с ней что-то не в порядке. Она верила,
что если бы была такой, какой должна быть, то не расстраивалась бы, настаивая на
наказании нарушителя установленных правил и не терзалась бы, пренебрегая правилами в
других случаях. Она была бездумно уверена, что существует правильный способ решить
любое дело и что если бы была такой, какой должна быть, то знала бы этот правильный
способ. Терапия помогла Дженнифер понять, что она никогда не достигнет этого
состояния; и на самом деле ей следует беспокоиться как раз тогда, когда она перестает
мучиться, принимая решения. Главное, что она привносила в свою работу, — свое
человеческое беспокойство. Беспокойство и было ее уникальным человеческим вкладом в
то, что иначе превратилось бы в безличный механический процесс.
Когда ее угрызения совести по поводу своего беспокойства прошли, Дженнифер смогла
эффективнее применять это беспокойство, решая важную проблему: как сохранить
уважение к индивиду и одновременно защитить группу?
Дженнифер помогла мне понять несколько важных аспектов человеческого
существования и попыток усилить осознание внутреннего чувства.
Я отвечаю за то, что говорю и делаю. Если я пытаюсь избежать ответственности, это
приводит к бессилию и гневу. Я могу использовать правила, законы, традиции, мнения
других людей и все, что угодно, что может помочь мне принять решение, но только я сам
могу сделать выбор. Когда я слишком испуган, чтобы идентифицироваться со своими
решениями, я ускользаю от них, и в этом случае я теряю чувство собственной
идентичности и доступ к своему внутреннему чувству.
Умение беспокоиться о том, что я говорю и делаю, — часть моего человеческого
существования и призвания. Когда я не испытываю беспокойства, когда не чувствую
неуверенности (а это почти одно и то же), я не играю никакой истинной роли в том, что
происходит; тогда я просто наблюдатель. Беспокойство необходимо при принятии решений,
влияющих на людей. Я бы не хотел, чтобы врач или судья принимали решения,
касающиеся меня, не испытывая при этом колебаний и неуверенности. И я сам не хотел бы
быть таким человеком — по крайней мере, в том, что составляет наиболее важную часть
моего бытия.
Если я взаимодействую с другими только на основании правил или попытки
справедливого расчета, я теряю полноту бытия. Есть свойства в человеческом глубоком
контакте, которые преодолевают механическую правильность и одинаковость. Если я
встречу странника на середине пути, то захочу пройти весь путь с тем, о ком искренне
забочусь.
Если я хочу быть совершенной, безупречной личностью, если хочу быть выше всякой
критики, я ставлю перед собой нереальную цель. Я хочу хорошо делать многие вещи,
потому что качество исполнения нередко влияет на смысл деятельности. Но безупречность
ради нее самой или ради собственной безопасности бессмысленна. Вряд ли что-либо
заслуживает того, чтобы делать это как можно лучше.
Когда в принятии решений мы полагаемся на правила и инструкции, когда мы зависим от
абстрактных принципов (например, “справедливости”), когда мы перекладываем на других
