 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Он просто не хотел делать этого таким образом. Но, Джим...
— Угу?
— Я хотела. Я хотела, чтобы он любил меня. А я ведь все еще замужняя женщина!
— А это против правил для замужних женщин — желать, чтобы другой мужчина, а не ее
муж, любил ее?
— Да, я... Ну, не просто желать этого. Но я бы... А я все еще замужем за Бертом. Хотя
он и не живет сейчас дома. Мы все еще женаты.
— Все еще женаты.
— Да, и я хочу быть замужем за ним, за Бертом. Но я хотела, чтобы Фрэнк... О, я так
запуталась!
— Вы запутались в своих желаниях?
— Ну, да. То есть нет. Я хочу быть с Бертом, и действительно хотела заниматься
любовью с Фрэнком прошлой ночью, и... О, у меня такая каша в голове. Думаете, он
возненавидит меня? — Я так и не понял, кого она имеет в виду — Фрэнка или Берта.
Она горько плакала. Постепенно слезы стали высыхать, они принесли облегчение. Хотя
конец нашего путешествия был еще далеко впереди, Дженнифер начала принимать
неприемлемое — саму себя.
__________
В детстве Дженнифер воспитывали в духе обесценивания ее внутреннего бытия и
добросовестного следования определенным правилам. Для нее было так важно делать все
правильно, что временами она почти не могла со мной говорить. Дженнифер пыталась
удержать в голове все возможные соображения и принять во внимание все возможные
следствия того, что могла бы сказать, и поэтому испуганно замолкала, не в состоянии
сказать ничего вообще. Ее жизнь была во многом похожа на ее речь. Каждое действие,
которое она предпринимала, должно было сначала преодолеть суровую самокритику, и
часто, когда это не происходило, оставалось незавершенным. Требование совершенства
является прямым источником подавления любых человеческих усилий и средством
избегания внутреннего осознания.
Внутри меня, как и Дженнифер, и любого из нас, лежит знание, являющееся истинным
корнем моей жизни. Это глубокое чувство, которое, как биение сердца, придает ощущение
жизни любому моменту осознания. Оно пульсирует, как субъективное чувство бытия. Оно
необязательно должно быть непогрешимым в каком-то абсолютном смысле, но это
наиболее надежное ощущение моей жизни, которое я могу иметь в настоящий момент.
Дженнифер потеряла опору в жизни, которая могла бы дать ей хоть какую-то
внутреннюю ориентацию. Ей были известны только те эмоции, — главным образом, гнев, —
которые могли достичь достаточной интенсивности, чтобы пробиться сквозь ее тусклую
внутреннюю чувствительность. И поэтому она часто оказывалась жертвой слепых
импульсов, не управляемых с помощью остальных внутренних стремлений — например,
сострадания, ценностей, любви к мужу.
Дженнифер не уникальна в своей слепоте к собственной внутренней жизни. Под
напором механистического взгляда на человека и его работу, у всех у нас появилась
тенденция обесценивать, прятать и даже хоронить это жизненно важное чувство, которое
может дать нам прочную основу для встречи со своими переживаниями. Мы становимся
пленниками внешнего, объективного и логически правильного, и таким образом теряем
свою индивидуальность и внутреннюю опору.
Дженнифер пыталась отрицать свою способность выбора. Она искала правила и
принципы, которые принимали бы решения вместо нее, стремилась всегда защитить себя
от любой возможной критики. Она напоминала мне преследуемого беглеца, который
постоянно прячется за деревьями, холмами и т.п., чтобы не превратиться в открытую
мишень. Дженнифер постоянно пряталась за правилами, за тем, что говорят другие, за
всем тем, что могла придумать, чтобы защититься от самостоятельного действия.
Для Дженнифер принятие ответственности было неразрывно связано с необходимостью
признать свою вину. Если я объясняю свои действия и реакции как полностью
обусловленные другим человеком, я оказываюсь рабом или роботом, принадлежащим
этому человеку. Как всегда в такой ситуации, смысл игры состоит в том, чтобы доказать
вину другого человека и свою собственную беспомощность. Первопричиной этой
бесплодной игры являются отношения двух людей, которые становятся противниками.
