 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
не осознавал юмора. Я уже раньше пытался обратить его внимание на это обстоятельство,
но безуспешно.
— Так что вы думаете об этом происшествии, Фрэнк?
— А что о нем думать? — Он явно сердился. — Таких кретинов нужно изолировать. Они
не должны гулять на свободе.
— Да, я знаю. Но что это значит для вас?
— Что вы имеете в виду? Я уже вам сказал. Думаю, этот парень выжил из ума.
— Ну, он выжил из ума. И что?
— Поэтому он опасен.
— Хорошо, он опасен. Что дальше? Чья это забота?
— Ясно, как день, что не моя.
— Ясно, как день, что именно ваша. Вы только что потратили почти пятнадцать минут,
чтобы рассказать мне об этом парне, до которого вам, как вы говорите, нет дела.
— Я просто делаю то, что вы мне сказали.
— Что же?
— Говорю вам все, что приходит мне в голову. Вы сказали, что я, вероятно, должен это
делать, а теперь, когда я это делаю, вы на меня орете. Честно говоря, я...
— Фрэнк! Вместо того, чтобы кричать, давайте проясним кое-что. Я не говорил, чтобы
вы рассказывали мне все, что приходит вам в голову: слишком многое из этого тривиально
и неинтересно. Я просил раньше, и теперь снова прошу, рассказывать мне о том, что вас
беспокоит, что действительно имеет жизненное значение для вас, и, делая это, вы должны
добавлять любые подробности — важные или нет. И начинать надо именно с того, что
кажется важным.
— Вы вообще говорите это в первый раз.
— Хорошо, хорошо. Теперь это сказано. Что вас беспокоит именно теперь?
— Ну почему вы всегда говорите так, что кажется, будто вы с трудом меня выносите?
Ого! Я это заслужил.
— Фрэнк, вы меня поймали. Это происходит по ряду причин, некоторые — в вас,
некоторые — во мне. Странность состоит в том, что, хотя вы мне действительно нравитесь,
я почему-то постоянно обращаюсь к вам с упреком и раздражением.
— Я не понимаю, почему вы говорите, что я сам довожу вас до этого.
— Это происходит прямо сейчас, Фрэнк. Чувствую, что должен быть осторожным,
потому что если бы я не заботился о том, как ответить, мы стали бы препираться по поводу
слов, и сеанс прошел бы впустую.
— О, Господи, я и не думал возлагать на вас такой тяжелый груз. Просто я так паршиво
себя чувствую и должен все время работать на такой вонючей работе, где меня все уже
затрахали, и каждый норовит насрать мне на голову. Поэтому я думаю: “Черт возьми! Я не
позволю им шпынять меня”. И я начинаю трахать их еще до того, как они начнут делать
это со мной, и довольно скоро я уже оказываюсь здесь и делаю то же самое с вами. Ничего
личного, вы понимаете.
— Это как если бы вас переехал шестиколесный трактор, а потом водитель вернулся,
посмотрел и сказал: “Ничего личного!”... О, черт, Фрэнк, все не так. Думаю, мое сравнение
уводит в сторону. Вы все это выложили мне, но вы редко говорите, обращаясь лично ко
мне.
— Вы говорите, что я раздавил вас, как трактор, а потом утверждаете, что я этого не
делал. Не знаю, что вы имеете в виду.
— Фрэнк, вы не такой тупой. Вы очень хорошо знаете, по крайней мере на каком-то
уровне, что я имею в виду. Вы просто снова поймали меня на слове, потому что я на минуту
ослабил бдительность.
— Ну и зачем мне это надо, по-вашему?
— Затем, что вы не знаете, что делать, кроме того как ворчать и нападать.
— Куда вы клоните, говоря, что я ворчу и нападаю? Что бы я ни сказал, вы обвиняете.
— Боюсь, что это правда. Я все время контратакую и играю в вашу игру. Чувствую, что
вы бросаете мне вызов, и заглатываю эту наживку, и вместе с тем чувствую, что в вас есть
нечто большее, чем то дерьмо, которое вы выкладываете мне, и поэтому я пытаюсь
добраться до этого “большего”.
— Черт побери, почему бы просто не выложить мне все это, если хотите, чтобы я
изменился!
