 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
связанную с его общением. Фрэнк рассказал мне о детстве, полном травмирующих
событий, повторяющихся случаях предательства и избегания со стороны родителей, о
своем чувстве отчаяния и тщетности. С другой стороны, я оценил стойкость этого
человека, который как-то сохранил нетронутым маленький огонек надежды, который
постоянно читал и размышлял в одиночестве о философии, психологии, этике и религии. В
своем порыве к самосовершенствованию Фрэнк стал зарабатывать себе на колледж, но его
порыв внезапно иссяк, когда он понял, что такими темпами может получить степень
бакалавра не раньше, чем через 10 лет, а его целью была докторантура. Но он все-таки
читал, с трудом понимал, опять читал и понимал больше, снова читал и начал
самостоятельно думать.
8 января
Фрэнк вошел, и от него исходили волны гнева, как от раскаленной печи. Он рухнул в
большое кресло и мрачно уставился в стену.
— Ну все, они послали меня! Черт подери этих лицемерных ублюдков! Дерьмо! Дерьмо!
Не знаю, как я буду продолжать ходить сюда. Вы ведь так же жадны до денег, как и все
остальные. Могу себе представить, как вы говорите: “Ну, Фрэнк, дружище, извини, но
такова жизнь”. Да что же происходит, черт побери? Так мы никогда никуда не придем. О,
дьявол! Не понимаю...
— Эй, как насчет того, чтобы посвятить меня...
— Меня уволили, вышвырнули, пустили по миру, дали пинок под зад, мне сообщили, что
великий отель “Космополитен” больше не нуждается в моих услугах.
— Как это случилось?
— О-о-ох! Мне это противно. Потому что Берман — подонок, вот как случилось. Потому
что Гэмбл, главный менеджер, еще больший подонок, вот как случилось. Потому что...
— Расскажите, что произошло.
— Прошлой ночью, около полуночи, этот парень и его девушка зарегистрировались. У
них был только один чемодан, и он не был слишком тяжелым. Я сообразил, что они просто
хотят переспать. Ничего нового. Помимо того, что девчонка действительно была прелестна.
Я имею в виду — складненькая. В лифте она сняла плащ, и все, что на ней было —
тоненькое платье, и это было действительно “все”. И все, что под платьем, было что надо,
ну, вы понимаете. Я пустил слюни, глядя, как этот пижон ведет ее в комнату. Он был один
из этих типов при галстуке, всех этих правильных чистеньких молодых американских козлов
из среднего класса. Они оба о чем-то болтали, хихикали, украдкой прикасались друг к другу,
не обращая на меня никакого внимания. Так что этот великий плейбой дал мне два
доллара чаевых, велел убираться и полез к ней еще до того, как я успел выйти за дверь, а
она отступала назад и хихикала.
Ну, я вернулся на место, не мог ничего читать, только и думал о том, как они там
наверху развлекаются. У меня несколько недель никого не было. Примерно через час из их
комнаты раздался звонок. Они просили принести лед. Я принес ведерко, пижон был в
купальном халате, и мне не удалось разглядеть девушку, потому что он стоял у меня на
дороге, не пропуская в дверь. Я и правда хотел увидеть, как она выглядит без платья.
Я вернулся к своей стойке, и еще примерно сорок пять минут или час ничего не
происходило. Затем открывается лифт, и выходит этот парень, полуодетый и с лицом
очумевшего барана. Он был совершенно невменяемый. Я спросил себя, должен ли я идти
за ним. Бермана, как всегда, не было на месте.
Затем я начал думать об этой девушке наверху. Вначале я представил себе, что она
лежит там одна в постели, а затем вдруг начал волноваться, не сделал ли с ней что-нибудь
этот козел. Я имею в виду, что он был такой невменяемый, что мог зарезать ее или еще
что-нибудь в этом роде, и даже не помнить об этом. Чем больше я об этом думал, тем
больше заводился, наполовину от желания подняться и получше разглядеть ее,
наполовину от страха, что я там обнаружу.
Я думал о том, чтобы подождать, пока придет Берман, и попросить подняться его, но,
конечно же, пойти с ним. Если с девушкой все в порядке, я хотел бы лично убедиться в
этом. Я думал о том, чтобы позвонить в ее комнату, но какой в этом прок? Так что в конце
концов я пошел сам.
