 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Да, да. Не нужно делать из этого драму. Ну, э-э... Ну, Хол — так зовут этого огромного
жеребца?
— Угу.
Фрэнк даже не может рискнуть запомнить их имена. Или, быть может, он не в состоянии
рискнуть дать мне понять, что они произвели на него достаточное впечатление, чтобы он
запомнил их имена.
— Да, ну, он довольно хороший парень. Да, э-э... и Луиза, она... Вероятно, она немного
напоминает мне мою старшую сестру.
— Ту, что заботилась о вас.
— Да, ту самую... И... Ну, мне немного жалко ту, что боится. Как ее имя? Дженни?
— Дженнифер.
— Да, ее. Она кажется такой сбитой с толку. У нее нет неправильных мыслей или что-то
в этом роде, но она... Ну, она... О, черт!
— Что случилось, Фрэнк?
— О, Господи, я просто знаю, что вы раздуете целое дело, если я скажу, что о ней
думаю.
— Так значит, вы не можете позволить себе испытывать свои собственные чувства из-
за того, что я могу каким-то образом неправильно среагировать?
— Да нет же, у меня есть чувства, но вы все так драматизируете...
— Вы беспокоитесь, как бы я не придал слишком много значения вашим чувствам к
Дженнифер, правильно?
— Да.
— О’кей, так что вы чувствуете к ней?
— Ну, я... Не знаю. Она действительно как бы другая или особенная, не такая, как все.
Если бы она не была замужем и все такое, я мог бы... О, черт, забудьте это. Она мне
нравится. Это все.
— Но это причиняет вам много неудобств.
— Нет. Просто вы всегда... Хорошо, думаю, да.
Тише, тише, говорил я сам себе. Фрэнк пошел на большой риск и многое мне доверил.
Он действительно ожидал, что я буду смеяться над ним, осуждать его или объяснять,
почему он не должен испытывать таких чувств. В этом вся его история.
Вскоре сеанс закончился, и мы не продвинулись дальше в обсуждении его чувств к
Дженнифер, но было ясно, что за его грубым отрицанием ее интереса к нему Фрэнк прятал
сильное ответное чувство. И позволить себе иметь это чувство стало еще одним
рискованным шагом с его стороны.
24 апреля
В этот день, когда я вышел в приемную в ответ на звонок Фрэнка, я почти не узнал его.
Он был чистым, аккуратно одетым в несколько поношенные слаксы и свитер, ботинки не то
чтобы блестели, но были, несомненно, чистыми, волосы и борода подстрижены до очень
приличных размеров. И он был очень смущен. Ни один из нас не сказал ни слова, пока
Фрэнк не уселся в моем кабинете.
Фрэнк рассеянно зажег сигарету, довольно долго пристраивал пепельницу на
подлокотник кресла. Затем свирепо уставился в свою любимую точку на противоположной
стене. Я спокойно ждал. Он глубоко затянулся, торопливо стряхнул пепел, осмотрел
горящий конец, снова затянулся, снова стряхнул пепел.
— Дерьмо! — Какое замечательное слово, сколько нюансов оно передает. Удивительно,
как долго мы избегали пользоваться этим простым вербальным инструментом. Теперь, в
одном слове, Фрэнк передал сильное чувство, раздражение по поводу этого чувства и
желание, чтобы я нарушил молчание.
— Вы выглядите совсем по-другому, Фрэнк, но говорите по-старому.
— Да. Я получил работу.
— Хорошо. По крайней мере, полагаю, что так. Верно?
