 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
но постичь не в сравнении одного с другим, а в отношении к тому, чем являешься: arete обозначает
не данную от природы, а усвоенную посредством воспитания и упражнений диспозицию (пред-
расположенность, наклонность), которая через отдельные действия дает возможность совершать
правильное и тем самым хорошее.
Читая “Никомахову этику”, находишь в ней почти сверхвыраженное присутствие phronesis
9*
,
добродетели ума, то есть такой усвоенной диспозиции (склонности), которая не только говорит
нам, с помощью каких отдельных действий можно приблизиться к нашим назначениям, но и позво-
ляет решить, какое конкретное действие в соответствующей ситуации было бы адекватным, муже-
ственным, справедливым и т. д. Иначе говоря, это есть добродетель ума, которая позволяет нам
распознать, какие действия хороши, учитывая нашу сущность, наше назначение, а также конкрет-
ную ситуацию, в которой мы находимся. Для Аристотеля, не знакомого с современным понятием
совести, такое познавательное решение есть нечто строго личное, не поддающееся обобщению:
нравственно хорошее действие есть всегда нечто лишь pros hemas – для нас верное; ведь только мы
сами, то есть каждый из нас, может окончательно решить, что в данной ситуации следует и чего не
следует делать, и только он один может отвечать за это.
К этому краткому описанию античного определения нравственного действия, важность которо-
го проистекает из того факта, что человек есть существо, которое стремится к своему осуществле-
нию и добивается его, остается добавить характерную для Нового времени форму сокращенной
интерпретации нравственного действия. Она, конечно, не единственная, но в рамках нашей лекции,
обращенной к студентам факультета психологии, может представлять особый интерес. Не позднее,
чем с XVII века, мы находим широко распространенное суждение, согласно которому этика (и тем
самим определение нравственного действия) должна быть подчинена чуждому для нее научному
идеалу: сначала этику предпочитали включать в такую научную дисциплину, как математика, ос-
нованная на аксиоматическом базисе³; позднее на смену математике пришли исторические науки
с их попыткой понять действительность с помощью гипотез, охраняемых реконструированными из
исторических источников фактами. В рамках эмпирических наук была предпринята попытка раз-
решить проблему верного и неверного действия, исходя из причин преимущественно психологи-
ческого и социологического характера. С самого раннего детства посредством воспитания, посред-
ством воздействия социальной среды с ее конкретными нормами поведения и ценностными пред-
ставлениями, с ее требованиями, ожиданиями и осуждениями, отдельному индивиду прививается
соответствующее действие. Все это способствует формированию его собственного суждения о
ценностях и его способности различать добро и зло; это накладывает свой отпечаток на человече-
скую совесть, “говорящую”, что нужно делать и чего нельзя делать. Зигмунд Фрейд объяснял это с
точки зрения глубинной психологии через образование некоторого сверх-Я как связующей ин-
станции, из которой вытекают требования совести и из-за которой мы чувствуем ответственность.
Карл Маркс объяснял это социологически, относя мораль к “идеологической надстройке”, при-
званной оправдывать общественный порядок и гарантировать его сохранность в интересах правя-
щего класса; причем, индивидуальность у Маркса определяется социально санкционированными
(“правящими”) ценностными представлениями и нормами поведения. Поэтому изменение нравст-
венных норм возможно лишь в результате изменения всего общества.
Методы аргументации, лежащие в основе этих теорий, чрезвычайно похожи и выглядят при-
мерно так. Из опыта и на основании научного воззрения мы знаем, что мир такой-то и такой-то, а
люди действуют таким-то и таким-то образом, исходя из определенных побуждений, в соответствии
с определенными психологическими закономерностями, и действия их подвержены такому-то и
такому-то влиянию. При этом мы не имеем ни малейшего представления о том, что хорошо и что
плохо, какие действия нравственны и какие безнравственны. Вследствие этого этика получает зада-
ние освобождать нас от такого отсутствия всяческого представления, то есть демонстрировать и
обосновывать, что это поведение – хорошее, а вот то, напротив, плохое, и почему все именно так.
Абсурд такого определения нравственного действия, против которого можно с полным основани-
ем возразить, что нельзя долженствование выводить из бытия, заключается в том, что, с одной сто-
роны, предполагается, будто человек с помощью фантазии мог бы перенестись в ситуацию, в ко-
торой вопроса о хорошем и плохом вообще не существует; не менее ложным будет предположе-
ние, что можно было бы найти критерии для различения хорошего и плохого, не имея представле-
ния о хорошем и плохом. Последнее невозможно по чисто логическим причинам: чтобы обнару-
жить, по каким критериям отличаются друг от друга хорошее и плохое, нравственное и безнравст-
венное действия, я должен иметь примеры хорошего и плохого, нравственного и безнравственного,
9*
рассудительность, здравый смысл (греч.) – прим. перев. и ред.
