 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
и т.п. Происходящее с нами в сновидении, как правило, не является неприемлемым для нас как
личностей, а когда возникает угроза неприемлемого, то это тяжело субъективно переживается. Иногда
при этом наступает пробуждение, а в других случаях это можно предполагать по своеобразной
диссоциации в отчетах: субъект при пробуждении знает, что видел неприятное сновидение, но ничего
не может о нем рассказать (отсутствие осознания).
Все это заставляет предполагать своеобразное изменение сознания в сновидении: функция
отражения объективной реальности и абстрагирования знания об этой реальности от себя как субъекта
познания нарушена (человек не осознает себя видящим сновидения), в результате чего нет и
критического отношения к воспринимаемому. И в этом смысле сознание осуществляет как бы
пассивную регистрацию результатов активности невербального мышления (чего не бывает в
бодрствовании), а само невербальное мышление тоже не отражает объективной реальности, а только
использует следы предшествующих отражений для организации автономной активности.
Но в то же время выделение себя как субъекта-личности (обеспечивающее самовосприятие и
самооценку, по крайней мере на уровне представлений о себе как о действующем лице в сновидении)
сохраняется, и в этом смысле сознание осуществляет активное взаимодействие с бессознательным
психическим, в результате чего, в частности, неприемлемое для личности содержание не осознается.
Такая диссоциация сознания может быть понята с точки зрения задач, выполняемых
сновидением: в сновидении сознание не осуществляет функцию непосредственного приспособления к
объективной реальности, а лишь выполняет функцию приспособления личности как носителя
социальных мотивов к другим, но также личностно обусловленным мотивам. Разумеется, в конечном
итоге это ведет к улучшению адаптации в период бодрствования, но только в результате устранения
мотивационного конфликта.
Наша гипотеза заключается в том, что с помощью языка образов, присущего невербальному
мышлению, в сновидении достигается своеобразное как бы "примирение" конфронтирующих мотивов,
так что вытесненные мотивы, по крайней мере на какое-то время, перестают быть враждебными
сознанию вследствие их трансформации. Динамика образов в сновидении отражает поиск путей такого
примирения, а осознание образов означает успешность такого поиска. Критико-аналитическая функция
сознания, осознание себя видящим сновидение (то есть выделение себя как субъекта познания) в этих
условиях были бы помехой для максимального использования возможностей невербального мышления.
Говоря на психологическом языке, образы сновидений утрачивают в значительной степени
качество объективных значений, сохраняя качество личностного смысла. Именно поэтому они
выполняют свою роль, а измененное сознание не возмущается их алогичностью. Утрата качества
объективных значений при сохранении качества личностного смысла и привела к постановке вопроса о
символике сновидений. Мы считаем малоперспективным искать универсальную расшифровку символов
в сновидении здорового человека, учитывая индивидуальность и неповторимость каждой личности.
Совсем другое дело - качественно неполноценные сновидения при неврозах, где возможности
образного мышления достигать примирения конфликтных мотивов ослаблены, и потому некоторые
образы отражают мотивы в почти не трансформированном виде.
Итак, своеобразие ситуации в сновидениях состоит в следующем. Бессознательное,
конфронтирующее с сознанием (вытесненный мотив), определяет потребность в сновидении. В то же
время в самом сновидении используются возможности бессознательного (невербального мышления) для
примирения мотивов, то есть в конечном итоге во имя сознания, и имеет место не антагонистическое, а
синергическое взаимодействие бессознательного с измененным сознанием. [В этой связи необходимо
подчеркнуть следующее. Примирение в сновидении конфликтных установок - образен нормального,
наиболее адаптивного типа интеграции сознания и бессознательного. Но было бы ошибкой
рассматривать конфликт между сознанием и бессознательным (например, при вытеснении) как
проявление дезинтеграции. До тех пор, пока сохраняется целостность "Я-личности" и не происходит
распада поведения, нельзя говорить о дезинтеграции. Речь может идти только о более или менее
дорогостоящей для организма интеграции. Ведь и вытеснение мотива, обусловливая невротическую
тревожность, по существу, является хотя и не оптимальным, по адекватным механизмом,
предотвращающим сосуществование в сознании разнонаправленных тенденций поведения. Другим
примером патологической интеграции сознания и бессознательного психического является
