 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Карен Хорни: «Самоанализ»
27
источник в детстве, мы планомерно стали рассматривать формы ее проявления и последствия.
Какую же роль эта наклонность играла в ее жизни?
Она ни в чем не могла себя утвердить. В спорах другим было легко поколебать ее мнение.
Несмотря на свое умение тонко разбираться в людях, она была совершенно неспособна,
исключая лишь редактирование, занимать критическую позицию, когда от нее этого ждали. Она
уже сталкивалась с серьезными трудностями, например, когда не смогла понять, что ее коллега
старался любым способом подорвать ее положение; и даже тогда, когда эта ситуация стала
совершенно понятной всем остальным, она по-прежнему считала его своим другом. Ее
навязчивое стремление быть на вторых ролях отчетливо проявлялось в играх: в теннисе,
например, она была слишком скованна, чтобы играть хорошо, хотя иногда игра ей удавалась;
но как только она понимала, что может выиграть, тут же начинала плохо играть. Желания
других были для нее гораздо важнее собственных: она соглашалась брать отпуск на то время, от
которого другие отказывались; она выполняла за других работу, если те были недовольны ее
объемом.
Но важнее всего было подавление ею собственных чувств и желаний. Свое внутреннее
сопротивление построению дальних планов она считала проявлением «реализма» —
свидетельством того, что она никогда не хотела недостижимого. На самом деле она была
«реалистичной» настолько же мало, как любой другой человек, предъявляющий чрезмерные
требования к жизни; она просто сдерживала свои желания, ставя их ниже достижимого уровня.
Она была нереалистичной, живя во всех отношениях — в социальном, в экономическом, в
профессиональном, в духовном — ниже того уровня, который был ей по средствам. Как
показала дальнейшая жизнь, она обладала всем, чтобы нравиться многим людям, выглядеть
привлекательной и писать интересные и оригинальные вещи.
Наиболее общими последствиями этой наклонности были постепенное уменьшение
уверенности в себе и общее недовольство жизнью. О последнем она не имела ни малейшего
представления и не могла осознать его до тех пор, пока «все было в порядке». Она не сознавала
ясно своих желаний или то, что они не исполнены. Это общее недовольство жизнью
проявлялось лишь по пустякам в виде внезапных и совершенно для нее непонятных приступов
плача.
Долгое время она признавала истину, содержащуюся в этих выводах, лишь отчасти; в
важных вопросах она молчаливо продолжала считать, что я либо переоценивала ее, либо
использовала ободрение в качестве средства терапии. Наконец она осознала, причем весьма
впечатляющим образом, что на самом деле за этим фасадом скромности скрывалась сильная
тревога. Это произошло в то время, когда она собиралась предложить несколько видоизменить
журнал. Она была уверена, что ее план интересен, что он не должен встретить большого
сопротивления и что все будут ей даже признательны. Однако перед тем, как его представить,
она вдруг почувствовала сильную панику, которую рациональным образом объяснить было
невозможно. В начале обсуждения она по-прежнему ощущала панику, и ей даже пришлось
покинуть комнату из-за внезапного расстройства желудка. Но как только дискуссия постепенно
стала оборачиваться в ее пользу, паника улеглась. В конце концов ее план был одобрен. Она
вернулась домой, испытывая душевный подъем, и это хорошее настроение сохранялось у не¸,
когда она пришла на очередной аналитический сеанс.
Я сказала ей, что она произвела настоящий триумф, но это мое замечание она с некоторым
раздражением отвергла. Разумеется, она получила удовольствие от признания, но преобладало
у нее чувство того, что она избежала большой опасности. Только спустя два с лишним года она
смогла приступить к проработке других элементов, связанных с этим переживанием, —
честолюбия, боязни поражения, триумфа. В то время ее чувства, которые так или иначе
выражались в ассоциациях, были целиком сосредоточены на проблеме скромности. Она
считала, что была слишком самонадеянной, предложив свой новый план: «Ну кто я такая,
чтобы знать, что лучше!» Но постепенно она осознала, что такая установка основывалась на
том, что избрать иную линию поведения означало для нее попытку выйти за пределы узких
границ, искусственно созданных и ревностно ею оберегаемых. И только признав
справедливость этого наблюдения, она полностью убедилась, что ее скромность была фасадом,
который надо было сохранять ради собственной безопасности. Результатом первой стадии
