 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
психологический эффект так называемой футурофобии, заключающейся в
том, что человеческая психика крайне раздражительно реагирует на любую
«картину будущего» (впрочем, и прошлого тоже, хотя и в меньшей степени),
существенно отличную от настоящего. Такая картина вызывает, как
правило, инстинктивно негативное отношение, и в результате будущее
обычно предстает как несколько идеализированное настоящее.
Эти особенности человеческой психики и мышления, унаследованные
от далекого прошлого, теоретику и практику прогнозирования необходимо
постоянно иметь в виду — прежде всего при опросах экспертов, а тем более
населения.
Прежде чем человек обнаружил, что существует «иное время» —
время, не тождественное настоящему, ему пришлось задуматься над
возможностью «иного мира» — мира, не тождественного окружающему,
куда «уходят» усопшие. Лишь потом совершился переход к
конструированию «иного мира в ином времени» — «иного будущего». Этот
процесс шел по трем основным направлениям: религиозному, утопическому,
философско-историческому.
Наша исследовательская группа впервые столкнулась с этим явлением
не в теории, а на практике более 30 лет назад, при зондажных опросах
населения и экспертов по ходу изыскательского проекта «Прогнозирование
социальных потребностей молодежи». Цель проекта в своей теоретико-
методологической и методико-технической части — отработка
социологических методов прогнозирования социальных явлений, так
сказать, на стыке прогностики и социологии, в те времена в значительной
мере чуждых друг другу. Социальные потребности были выбраны
предметом исследования потому, что позволяли вести одновременно и
поисковые, и нормативные прогнозные разработки. Что касается объекта
исследования, то в качестве такового фигурировала молодежь, и это было
сделано не только потому, что, как теперь принято говорить, спонсором
проекта выступал ЦК ВЛКСМ, но и прежде всего потому, что молодежь
представлялась наиболее динамичной (в мировоззренческом отношении)
социальной группой. Сопоставляя ответы учащейся рабочей молодежи и
молодой интеллигенции, мы надеялись гораздо больше узнать об
ожидаемых и желательных изменениях в потребностях людей, чем если бы
опрашивали респондентов среднего и тем более пожилого возраста,
установившиеся стереотипы мышления которых могли затруднить их
мысленное «путешествие в будущее», необходимое для ответа на вопросы о
грядущих изменениях в потребностях.
К нашему удивлению, ответы молодых респондентов на вопросы
прожективного характера (типа «как бы вы отнеслись к такому-то
изменению привычного положения вещей») почти всегда свидетельствовали
о том, что опрашиваемые автоматически переносили даже в отдаленное
будущее современное положение вещей, лишь с некоторыми желательными
количественными изменениями (побольше привычная жилплощадь,
разнообразнее и дешевле продовольственные продукты и промышленные
товары, доступность путевки в дом отдыха, одна, а еще лучше две
автомашины каждому желающему и т.п.). Любые возможные радикальные
изменения в образе жизни (допустим, минимизация моторного транспорта
при обязательной пешеходной доступности мест работы, покупок и
развлечений либо 20-часовая рабочая неделя с использованием остальных
