 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Сципион Сигеле: «Преступная толпа. Опыт коллективной психологии»
19
но что он должен иметь причину в самом организме того, кто его совершит.
"Что, —
спрашивает Барбаст (Barbaste) , — происходит в сердцах людей, когда они
подобным образом увлекаются сообща к убийству, к пролитию крови? Откуда появляется эта
подражательная способность, заставляющая и увлекающая их уничтожать друг друга?
Результатом исследования этого вопроса является предположение о врожд¸нном
предрасположении к убийству, о каком-то инстинктивном бешенстве — печальных
атрибутах человечества, находящих могущественную поддержку в склонности к
подражанию. Внешние обстоятельства всякого рода, действуя на эти скрытые способности,
возбуждают их и заставляют прорываться наружу.
В одном случае — вид крови порождает идею о пролитии е¸; в другом, прозелитизм,
корпоративный и партийный дух побуждают к действию всякого рода дурные страсти,
вооружающие человеческую руку для пролития крови. Иногда вс¸ сводится к воображению,
усиленно работающему, благодаря раздражительности темперамента, приводящего человека в
беспокойство при рассказе о каких-либо несчастных случаях, заставляющему его бросать
громы и молнии, когда они преданы гласности, и обращающему в один миг самого робкого
человека в настоящего дикого зверя".
Ещ¸ до Барбаста, Лавернь для объяснения преступлений толпы прибегнул к
предположению о природной склонности человека к убийству. "Подражательный центр, —
писал он, — находится в одном ряду с центром драчливости и жестокости. Во время анархии и
революций все совершаемые преступления являются результатом функций этих тр¸х пунктов
мозга, бесконтрольно властвующих над умом и рассудком, которым они должны быть
подчинены. Человек. жестокий от рождения, засучивает тогда рукава и делается поставщиком
гильотины. Подражать ему явится толпа тех, которые желали образца, ждали только толчка к
тому, что они чувствовали себя способными сделать. Их жертвами будут слабые и
недеятельные люди, вообще такие, которые, благодаря хорошим образцам, хорошим примерам
мудрости и рассудительности, сделались гуманными и благочестивыми, и у которых органы
жестокости и подражания, хотя и имеют над ними большую силу и значение, должны были
однако уступить labori improbo ума и чувства".
8
Понятно, что слова Барбаста и Лаверня — глубокая истина. Ранние предвестники новой
отрасли знания — судебной антропологии — они относят к психологическим и
физиологическим условиям организации индивида причины некоторых явлений в жизни
человека, вместо того (как хотели некоторые), чтобы приписывать их целиком социальным
условиям.
Но прежде чем обратиться к антропологическому фактору, я считаю нелишним
рассмотреть здесь несколько вопросов другого рода, которые объяснят, если и не сами по себе,
то по меньшей мере в принципе, каким образом толпа может быть вовлечена в совершение
диких и свирепых поступков.
Прежде всего следует отметить, что толпа вообще больше расположена ко злу, чем к
добру.
Героизм, доблесть, доброта могут быть качествами одного индивида; но они никогда, или
почти никогда, не являются отличительными признаками большого собрания индивидов. В
этом нас убеждает самое обыкновенное наблюдение: толпа индивидов всегда наводит страх;
очень редко от не¸ ждут чего-нибудь хорошего. Весь мир знает по опыту, что пример
развратника или помешанного может увлечь толпу к преступлению; очень немногие верят, и на
самом деле это происходит весьма редко, чтобы голос порядочного или смелого человека мог
убедить толпу успокоиться.
8
Шопенгауэр говорит, что преимущественно в народных восстаниях появляются на сцене эгоизм и жестокость,
основные качества человека. «Когда остервенелая толпа нарушила законы или порядок, тогда во всей силе
выступает известная bellum omnium contra omnes, удивительную картину которой Гоббс нарисовал в первой главе
своего De cive. Тогда делается ясным, как каждый не только похищает у других то, чего он жаждет, но и
уничтожает счастье и существование себе подобных с единственной целью сделать хоть ничтожную прибавку к
своему благоденствию». (Мир, как воля и представление, кн. IV).
