 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
претному определяется в порядке его вопрошания о самом себе. «Антисоциаль-
ное», с этой точки зрения, неразрывно связано с «иносоциальным», вообще —
иным, представление о котором невозможно без постоянного различения нормы и
патологии и, соответственно, без обнаружения связи между тем, что существует
как должное, данное, и тем, что существует как предполагаемое, особенное
38
. Ак-
туальность каннибализма объяснима в данном случае постольку, поскольку он
выражает «особенное» в уже известных формах социальной и культурной практи-
ки — будь то агрессия, экзотика или эзотерика
39
. Характерное «оправдание» жерт-
венному каннибализму и каннибализму вообще было дано уже модернизмом и, в
частности, русским символизмом, противопоставившим косности унылой «повсе-
дневности» XIX века эпатаж исторических и мифологических прецедентов. По
воспоминаниям Н. Минского, такой авторитет раннего русского символизма, как
Александр Добролюбов, мистифицируя знакомых намеками о совершаемых у него
дома языческих обрядах, читал своим знакомым «поэму в прозе, в которой расска-
зывалось, как несколько молодых людей пообедали «кубическим куском» жарено-
го человеческого мяса. На все вопросы автор отвечал двусмысленною улыбкой,
ничего не имея против того, чтобы мы видели в нем одного из сотрапезников»
40
.
М. С. Альтман передает слова Вяч. Иванова, сказанные им в ответ на намерение
Альтмана стать вегетарианцем:
— Нет, это все не то, — сказал В<ячеслав>, — мне это так же противно слушать,
как в свое время было противно слушать, что мы уже органически не можем воевать. Еда
— это евхаристия, причащение человека через пищу ко всему миру, и растительному и
животному.
— Тогда хорош и каннибализм, как причащение человека человеку.
— Да, так оно и было, но теперь у нас уже есть другие способы причащения чело-
веку, и в том способе больше нет необходимости.
41
В психоаналитически акцентированной интерпретации культуры христиа-
низация античности привычно рисуется процессом очеловечивания монструозно-
го, а возвращение к античности — отступлением перед монструозным
42
. Для эсте-
тики модернизма и, тем более, для теории самого психоанализа добровольность
такого отступления подразумевается если не достаточным, то, во всяком случае,
необходимым условием. Каннибализм, традиционно изображавшийся в качестве
монструозного в человеке, оказывается в данном случае замечательно точной ме-
тафорой, указывающей на истинную или, во всяком случае, целостную природу
человека. Если социальная принудительность самоотождествления предполагает
табуируемую традиционной культурой инаковость, то теперь эта инаковость не
противопоставляется, но прямо вменяется человеку, как неотчуждаемая сторона
его субъективности. Акцент христианской идеологии на должном (кем человек
должен быть, и что ему нельзя) в современной культуре сменился акцентом на
возможном (кем человек может быть). Норма в данном случае не только предпола-
гает патологию, но является по необходимости обратимой к ней, репрезентируя
38
Ср.: Hacker, Friedrich. Materialen zum Thema Aggression. / Gespraeche mit A. Reif und B. Schattat.
Wien, 1972. S. 70—75, 98—99; Лунеев В. В. Мотивация преступного поведения. М., 1991. С. 239—
240.
39
См. напр.: Sagan E. Human Aggression: Cannibalism and Cultural Form. N. Y., 1974; Cotlow L. In
Search of the Primitive. Boston, 1966.
40
Иванова Е.В. Александр Добролюбов — загадка своего времени // Новое литературное обозре-
ние. ¹ 27 (1997). С. 202—203.
41
Альтман М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым. / Сост. и подг. текста В.А. Дымшица и К.Ю.
Лаппо-Данилевского. Спб., 1995. С. 81—82.
42
Смирнов И.П. Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до на-
ших дней. М., 1994. С. 332, след.
