 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
трактористов и комбайнеров, а грузовиков – на 20% больше, чем водителей” (с. 187).
Смысл этого обвинения ясен –
в колхозах и совхозах якобы был большой избыток
машин, которыми завалила без надобности село тупая плановая система. Но сначала
взглянем на фактическую сторону дела. В действительности в 1986 г. в сельском хозяйстве
СССР работало 1,6 млн. водителей, а парк грузовых автомобилей составлял 1,3 млн. штук.
Персональных легковых машин в колхозах было немного, так что водителей было заведомо
больше, чем грузовиков (из которых к тому же некоторая часть находилась в ремонте).
Никакого 20%-ного избытка грузовиков не было, а была их нехватка по отношению к числу
водителей.
Трактористов и комбайнеров в 1986 г. было занято в сельском хозяйстве 3 млн., а парк
тракторов и комбайнов составлял 3,6 млн. Поскольку около 10% этих машин находилось в
нерабочем состоянии (в ремонте и др.), то между парком и составом персонала был баланс –
ни о каком излишке в миллион тракторов и комбайнов (“на треть больше”) и речи не могло
быть.
Таким образом, утверждение, будто в сельском хозяйстве СССР главных машин было
на треть больше, чем соответствующих работников-механизаторов, является ложным
фактически. Теперь по сути. Даже если бы машин было больше, чем трактористов,
комбайнеров и водителей – разве это являлось бы свидетельством какой-то
бесхозяйственности, присущей плановой системе? Какова логика этого попрека?
Например, зерноуборочный комбайн используется всего 3 недели в году – что же
должен делать в остальное время комбайнер? Он, уделив часть времени ремонту и наладке
комбайна, работает на тракторе, силосоуборочном комбайне, сенокосилке и т.д. То есть
машин и должно быть больше , чем механизаторов. Где тут “дефект плановой системы”?
Примечательно, что к этому своему аргументу против плановой системы Н.Шмелев и
В.Попов почему-то не пристегнули сравнение с США, взятых ими за образец экономности.
Сколько же там приходится машин на одного работника? Открываем справочник
“Современные Соединенные Штаты Америки” (М., 1988) и на стр. 185 читаем: “На каждого
постоянного работника [в сельском хозяйстве] в США приходится 1,3 трактора и почти по
одному грузовому автомобилю”. Итак, не на одного механизатора (тракториста или
водителя), а на одного работника в среднем – 2,3 машины. Что же наши экономисты не
проклинают фермеров США за такую бесхозяйственность?
Еще радикальнее разделываются либеральные интеллектуалы с критериями оценки
хода реформы. В конце 1993 г. на международном симпозиуме в Москве сотрудник
Е.Гайдара по Институту экономики переходного периода пытался убедить публику, что
“реформа Гайдара” увенчалась успехом. Понятно, что это было непросто, изложение
поневоле было очень туманным, и последовал вопрос: “Вадим Викторович, в прессе и в
научных дискуссиях приходится сталкиваться с различными, подчас противоположными
суждениями об эффективности реформ, проводимых “командой Гайдара”. Одни, в том числе
и Вы, подчеркивают их успешность, другие говорят о полном провале. На основе каких
критериев Вы и Ваши единомышленники судите об успехе реформ? В каком случае или при
какой ситуации Вы констатировали бы успехи реформ, а при какой согласились бы, что они
провалились?”
Ответ этого “либерального экономиста” замечательно красноречив. Он сказал: “Я не
сталкивался с критериями оценки реформ. Какое-то время я занимался методологией оценок,
в частности критерием оптимальности народного хозяйства, исследовал этот вопрос, и, на
мой взгляд, не существует объективных критериев оценки реформ, существуют лишь
некоторые субъективные критерии”217.
Итак, “ученый” из НИИ, созданного специально для изучения хода реформ, “не
сталкивался с критериями оценки реформ”. В это было бы невозможно поверить, если бы
сам он не сказал совершенно определенно. Реформаторы якобы даже не задумывались над
тем, хорошо ли то, что они делают, в чьих интересах то, что они делают, получается ли у них
именно то, что они предполагали или нечто совсем иное. По большей части верить в это не
