 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Он начал щипать мускулы в мягких частях плеч. Мне захотелось врезать по его садистской
физиономии, одеться и уйти отсюда к черту. Вместо этого я сказал «Ай!» Затем я сказал: «Здесь больно».
«Здесь не должно быть больно», — сказал он.
«Но болит, — сказал я и протянул: — О-о-о-о-о».
«Теперь сделайте глубокий вдох и выдох», — сказал он, положил ладонь своей руки мне на грудь
и сильно надавил на нее другой. Боль была довольно сильной. «Что, если кровать сломается? —
подумал я. — Вдруг мой позвоночник треснет или я задохнусь?»
Какое-то время я вдыхал и выдыхал, затем Бейкер нащупал мои ребра и начал тыкать и давить...
он стал тыкать в мой живот, там и сям, чтобы найти мелкую узловатую мышцу... Он стал продвигаться
вниз, безжалостно пройдясь по моим трусам, и стал щипать и тыкать мышцы на внутренней стороне
бедер. Тут я понял, что плечи, ребра и живот у меня на самом деле не болели. Боль была поразительной:
болело там, где я в жизни не думал, что будет болеть...
«Перевернитесь», — сказал Бейкер. Я перевернулся. Он прошелся по моей шее и вниз,
безошибочно нащупывая плотные больные мышцы. «Повернитесь обратно», — сказал доктор Бейкер. Я
повернулся. «Хорошо, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы как можно глубже вдохнули и выдохнули,
одновременно вращайте зрачками, не поворачивая головы. Попытайтесь посмотреть на все четыре
стены, одну за раз, и двигайте зрачками в разные стороны, как можно дальше». Я начал вращать
зрачками, чувствуя себя при этом довольно глупо, но я был ему благодарен, что он больше не мучил мое
тело. Снова и снова крутились мои зрачки. «Продолжайте дышать», — сказал доктор Бейкер. Я начал
испытывать странное приятное ощущение в глазах, вроде приятной дурноты, которая бывает, если
покуришь травки. Дурнота охватила мое лицо и голову и стала распространяться вниз по всему телу.
«Хорошо, — сказал Бейкер. — Теперь я хочу, чтобы вы продолжали дышать так же. Ногами проделайте
движения, как будто вы едете на велосипеде». Я начал поднимать и ритмично опускать ноги на кровать,
ударяя по кровати икрами. Мои бедра заныли, и я ждал, что он велит мне прекратить. Но он ничего не
говорил. Я двигал ногами снова и снова, пока у меня не возникло чувство, что мои ноги готовы
отвалиться. Тогда постепенно боль стала проходить и то же головокружительное ощущение
удовольствия начало распространяться по всему моему телу. Только теперь оно было намного сильнее.
Теперь я чувствовал, как будто ритм моих движений возникал сам собой, без какого-либо видимого
участия с моей стороны. Я чувствовал, что меня уносит и захватывает что-то большее, чем я сам. Я
дышал глубже, чем раньше, и чувствовал, как мое дыхание проходит сквозь легкие вниз к тазу.
Постепенно я почувствовал, будто поднимаюсь из цвета молочного шоколада кабинета Бейкера ввысь в
другие сферы. Я отбивал астральный ритм. Наконец я понял, что пора остановиться...
Во вторник утром после моего первого визита к Бейкеру я проснулся, проспав около пяти часов,
и чувствовал необыкновенный подъем. Мой кофе казался вкуснее обычного, и даже мусор, плывший
вниз по течению Истривер, был каким-то легким и симметричным. Это ощущение сохранялось весь
остаток дня. Это было ощущение благополучия и примирения с миром. Мое тело казалось легким, и
мелкая рябь приятных ощущений пробегала по моим рукам, ногам и телу. Когда я делал вдох, ощущение
движения продолжалось у основания торса и казалось приятным. Я слегка напрягался при нежных
мыслях о женщинах вообще, наполнявших меня любовью...
Я начал расслабляться. Приятная рябь уменьшалась, и ощущение тревоги начало охватывать
меня. Коричневатые пометки, которые на следующий день почернеют и посинеют, стали появляться в
тех местах, где Бейкер тыкал и щипал мое тело...
Я забрался в кровать, я замерз и потянулся на пол за еще одним одеялом. Затем мне пришло в
голову, что мне стало холодно от страха. Я пытался пронаблюдать за своими чувствами, как, я знал,
делается в психоанализе. Это был особый род страха, не испытанного мной раньше. Я представил шоу
марионеток, которое я видел в детстве с куклами-скелетами, исполнявшими танец смерти и затем
разлетавшимися на части. Их ноги, руки, головы, ребра, таз разваливались на части. Мне казалось, что я
тоже начинаю разваливаться. Тревога была ужасной, и я обратил внимание на то, что невольно сжимаю
мышцы, чтобы удержать себя. Чудесное радостное чувство освобождения пропало, и на его место
пришло желание ухватиться за драгоценную жизнь. Моя броня, если можно так сказать, казалась мне
теперь моим старым другом. Люди говорят: «Лучше я умру на электрическом стуле, чем проведу жизнь в
тюрьме». Но заключенные ни за что так не скажут. Жизнь в цепях лучше, чем ее отсутствие. Даже
